«Очень просил бы перевести тов. Колесникову — жену расстрелянного товарища, ответственного работника, из занимаемой ею теперь комнаты во 2-м Доме Советов (549), которая очень мала и главное очень сыра, в другую, сухую комнату (у Колесниковой двое детей, один хворает малярией)».
«Прошу оказать всяческую помощь моему товарищу по ссылке в Сибири Ивану Лукичу Проминскому, смазчику вагонов при Иннокентьевском депо… Затем прошу передать ему по телеграфу мой привет и, наконец, прошу перевести его на Алтайскую железную дорогу на лучшее место. Он уже стар. Телеграфируйте, что сделали».
«Прошу непременно предоставить комнату в 1 Доме Советов тов. Цецилии Самойловне Бобровской, которую я знаю хорошо как старого партийного работника. Она живет сейчас в совершенно невозможных условиях, и доктора велят ее немедленно перевести в один из Домов Советов… Я знаю Бобровскую с эпохи до 1905 года и знаю, что она способна бедствовать и молчать чрезмерно. Поэтому ей надо помочь быстро». Последнюю фразу Ленин написал от руки, желая усилить свою просьбу…
Знакомясь с документами, которые просматривал Ленин как Председатель Совнаркома, обращаешь внимание, что на очень многих бумагах — записках, предложениях, информациях — Владимир Ильич сплошь и рядом оставлял весьма лаконичную резолюцию: «В архив». Можно еще понять, например, когда, получив от редколлегии журнала «Книга и революция» предложение к сотрудничеству, Ленин пишет на письме: «В архив». Прочел — принял к сведению. Но вот письмо председателя ревкома Азербайджана о продовольственных затруднениях в республике. Это просьба о помощи, и сообщению необходимо, как сказал бы канцелярист, «дать ход». А резолюция все та же: «В архив». Скажем, обращается к Владимиру Ильичу член коллегии Наркомата путей сообщения с предложениями: «В каком виде должны быть восстановлены русские железные дороги». Он конечно же ждет ответа, а Ленин помечает: «В архив». Наконец, докладная записка о тяжелых условиях жизни и работы академика Павлова; здесь необходимы самые неотложные действия. Резолюция, между тем: «В архив». Но, позвольте, известно, что уже на следующий день, как получил Владимир Ильич это сообщение, были приняты меры для создания нормальных условий труда и жизни ученого. Ленин прочел письмо и сразу же вызвал нужных на этот раз людей, дал указания. Тут-то и заключен, скорее всего, ответ на наши недоуменные вопросы. Всякий раз, когда вместо того, чтобы «давать делу ход», представлялось возможным решить его, Владимир Ильич делал это. И решение его чаще всего было настолько исчерпывающим, что исходные бумаги оставалось лишь направить в архив.
В повседневной работе нас пугает обычно многочисленность вопросов, неравнозначность и разноплановость их. Мы стараемся отодвинуться хотя бы от части из них, боясь погружения в болото «текучки». Вполне реальна и другая опасность: руководитель, стремящийся вникнуть в каждый вопрос и самостоятельно принять решение, может подменить специалистов, тех, кто согласно своей профессии досконально знаком с проблемой.
Начнем с последнего. Лишь энциклопедически образованный человек, каким и был Ленин, может со всей отчетливостью представить всю глубину и разветвленность знаний, не переоценивая того, что удалось приобрести ему самому. Как бы ни был увлечен Владимир Ильич той или иной проблемой социалистического строительства, он ищет ее решение в своей профессиональной сфере — решение политическое.
Еще раз о плане ГОЭЛРО. Ленин — его автор. Но лишь в том и очень высоком смысле, что этот план, пользуясь словами самого Владимира Ильича, вторая программа партии. И в политической разработке, пропаганде этого грандиозного по тем временам мероприятия для Ленина не могло быть второстепенных деталей, не существовало мелочей; пример тому и карта электрификации, которую монтировали в Большом театре.
Совсем иначе относился Ленин к непосредственной разработке проекта. За одиннадцать месяцев до открытия VIII съезда Советов он писал Г. М. Кржижановскому — инженеру-энергетику, руководителю Государственной комиссии по электрификации России: «Примерно: в 10 (5?) лет построим 20–30 (30–50?) станций…
Я думаю, подобный «план» — повторяю, не технический, а государственный — проект плана, Вы бы могли дать.
Его надо дать сейчас, чтобы наглядно, популярно» для массы увлечь ясной и яркой (вполне научной в основе) перспективой: за работу-де, и в 10–20 лет мы Россию всю, и промышленную и земледельческую, сделаем электрической. Доработаемся до стольких-то (тысяч или миллионов лошадиных сил или киловатт?? черт его знает) машинных рабов и проч.».
В плане ГОЭЛРО Ленин видит то звено, за которое должна быть вытянута вся цепь социалистического возрождения страны. А вот сколько следует построить станций — 20–30 (30–50?), в 10 (5?) лет, — которые доработаются до тысяч или миллионов лошадиных сил или киловатт, — все это предстоит решать специалистам на вполне научной основе.
Теперь о страшилище, именуемом «текучкой». Она берет верх там, где не хватает умения, порой решимости, для того, чтобы вникнуть в суть дел, а значит, и реально повлиять на их ход.
Вспоминая о том, как работал Владимир Ильич, Н. П. Горбунов приводит список ленинских поручений в январе — феврале 1921 года. Вот два из них:
«— Выяснить, почему коллегия Нефтеуправления дала рабочим по 8 аршин мануфактуры вместо отпущенных 30 аршин.
— Выписать из Америки, Германии и Англии литературу по тейлоризации и научной организации труда. Заняться этим вопросом».
Внимание к «мелочам» и непреходящий интерес к науке управления. Частное и общее в перечне поручений следуют одно за другим, в деятельности Владимирка Ильича это сочеталось органически. Увидеть факт таким, какой он есть, осмыслив его, подняться к обобщениям, выводам и начать действовать, изменяя само русло привычного потока, — ленинский стиль работы. Мы могли в этом уже убедиться, обращаясь к «Очередным задачам Советской власти». В самом представлении «очередные задачи» для Ленина соединялись задачи дня с перспективой десятилетий.
…Закончу эту тему еще одним отступлением — историей, давно уже меня занимавшей; решение же ее пришло неожиданно, лишь теперь, когда собрал вместе то, о чем думал прежде.
В письме к Н. К. Крупской, написанном 16 мая 1930 года, А. М. Горький рассказывает о посещении Горок: «…жил я в то время вне политики, по уши в «быту» и жаловался В. И. на засилие мелочей жизни. Говорил, между прочим, о том, что, разбирая деревянные дома на топливо, ленинградские рабочие ломают рамы, бьют стекла, зря портят кровельное железо, а у них в домах — крыши текут, окна забиты фанерой и т. д. Возмущала меня низкая оценка рабочими продуктов своего же труда. «Вы, В. И., думаете широкими планами, до вас эти мелочи не доходят». Он — промолчал, расхаживая по террасе, а я — упрекнул себя: напрасно надоедаю пустяками. А после чаю пошли мы с ним гулять, и он сказал мне: «Напрасно думаете, что я не придаю значения мелочам, да и не мелочи это — отмеченная Вами недооценка труда, нет, конечно, не мелочь: мы — бедные люди и должны понимать цену каждого полена и гроша… Но — как обвинишь рабочего за то, что он еще [не] осознал, что он уже хозяин всего, что есть? Сознание это явится — не скоро, и может явиться только у социалиста«…Говорил он на эту тему весьма долго, и я был изумлен тем, как много он видит «мелочей» и как поразительно просто мысль его восходит от ничтожных бытовых явлений к широчайшим обобщениям. Эта его способность, поразительно тонко разработанная, всегда изумляла меня…»
Ленин говорит о сознании социалиста, которое может прийти к рабочему лишь вместе с чувством хозяина всего, что есть в его стране, и мысли эти очень близки к тому, о чем пишет Владимир Ильич в «Великом почине». Эта работа словно продолжает беседу в Горках: коммунистические субботники необыкновенно ценны как фактическое начало коммунизма, который начинается там, где проявляется забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об интересах общества в целом.