Штрихи биографии
УБЕЖДЕНИЯ
Согласитесь, произвести однажды впечатление о себе как о человеке воспитанном — доступно практически каждому. А зная наверняка, что в противном случае неминуемы издержки, моральные или материальные — это уже неважно, почему — бы и не постараться предстать таким, каким хотят тебя видеть. Наконец, существует дань моде, подобно вошедшему в оборот — «благодарю за внимание». Стоит ли, впрочем, распространяться о том, что воспитанность, исполняемая лишь по заявкам окружающих, не имеет ничего общего с подлинной духовной культурой.
Непредвзято судить о воспитанности каждого из нас, нашей интеллигентности дано повседневности. В объеденных поступках находим мы самое убедительное подтверждение того, что человек не просто умеет вести себя, а истинно воспитан, качество это стало его сутью, дыханием и почерком.
Дыханием и почерком. Читая письма, телеграммы, записки Владимира Ильича, отмечая привычные для него обороты, понимаешь: часто Ленин писал, не отрывая пера от бумаги, почти непроизвольно. Скоропись, которая говорит о многом.
Обсуждая вопрос о замене разверстки продналогом, Владимир Ильич беседовал с крестьянами. Пригласил он, как мы знаем, и земледельцев из села Бекетова — А. Р. Шапошникова, Т. И. Кондрова — «для совета по важным делам, касающимся крестьянства и крестьянского хозяйства». Обратимся еще раз к телеграмме, отправленной 1 марта 1921 года председателю Уфимского губисполкома. Помните, Ленин указывал в ней: «В случае согласия (Шапошникова и Кондрова. — Е. Я.) немедленно устройте поездку в вагоне делегатов партсъезда, обеспечьте на дорогу продовольствием и всем необходимым, окажите всяческое внимание, заботливость». Владимир Ильич не вызывает к себе двух крестьян, а приглашает на беседу, беспокоясь при этом, чтобы поездка от Бекетова («36 верст от Уфы по Оренбургскому тракту», — разъясняет он председателю губисполкома, где находится это самое Бекетово) до Москвы не была сопряжена с обычными для того времени трудностями.
Но особенно характерны слова, с которых начинается фраза: «В случае согласия…» Иначе говоря, если крестьяне захотят встретиться с Председателем Совета Народных Комиссаров Ульяновым (Лениным), — сочтут для себя возможным и найдут для этого время — необходимо предпринять следующее… Даже представить себе такую ситуацию нелегко. И всё-таки полагаю, что Владимир Ильич написал эту фразу, не отрывая пера от бумаги: он приглашал не должностных лиц, а советчиков, тех, кто лишь по доброй воле мог помочь ему в работе. Написал так же естественно, как необходимы были для существа дела, а не формы ради встречи с крестьянами. Написал как само собой разумеющееся, потому что это было лишь отражением более важного и принципиального, о чем спустя пятнадцать дней Скажет Владимир Ильич в докладе на X съезде партии: «Как крестьянина удовлетворить и что значит удовлетворить его? Откуда мы можем взять ответ на вопрос о том, как его удовлетворить? Конечно, из тех же самых требований крестьянства».
Откройте ленинские тома, вновь прочтите письма, записки — и вас взволнует деликатность Владимира Ильича, его постоянное стремление как можно меньше отягощать окружающих своей персоной. Уезжает в Горки лечиться и пишет наркомам: «…я очень просил бы поставить осведомление меня о наиболее важных делах и о ходе выполнения наиболее важных решений, планов, кампаний и т. д…» А следом строчка: «Если наркому самому неудобна эта работа, прошу сообщить, на кого именно (зама, члена коллегии, управдела или секретаря и т. п.) он ее возлагает…»
Чрезвычайно велика была щепетильность Ленина во всем, что касалось денежных расчетов. Пишет из Цюриха в Женеву С. Н. Равич: «Я Вам должен за библиотеку — проверьте по книжечке — за год плюс за обед (1.50 или около того)». А когда В. А. Карпинский и С. Н. Равич в ответ на это послание сообщили, очевидно, что они не считают для себя возможным вести расчеты по столь незначительным суммам, Ленин пишет вновь: «Дорогие друзья! Напрасно вы поднимаете «историю»… Деньги посылаю; за обед в ресторане и за библиотеку (после однажды заплаченного одного месяца за все остальные) еще не заплачено.
Прилагаю 16 frs и надеюсь, что Вы не будете настаивать на своем, явно несправедливом и неправильном, желании».
Так было в эмиграции, где всем нелегко давалось сводить концы с концами. Но и в другие времена, когда, казалось бы, все изменилось, Ленин остается верен себе. В Кремль на прием к Председателю Совета Народных Комиссаров приходит профессор историй Московского университета А. И. Яковлев. Он хлопочет за своего отца И. Я. Яковлева, которого отстранили в Симбирске от руководства учительской семинарией. И Ленин телеграфирует в Симбирск: «Меня интересует судьба инспектора Ивана Яковлевича Яковлева, 50 лет работавшего над национальным подъемом чуваш и претерпевшего ряд гонений от царизма. Думаю, что Яковлева надо не отрывать от дела его жизни». Однако Иван Яковлевич трудился на родине Владимира Ильича, работал вместе с его отцом — Ильей Николаевичем, был хорошо знаком семье Ульяновых. А потому, заступаясь за старого учителя, Ленин рассматривает это как свое частное дело и в верхней части телеграммы дописывает своей рукой: «Прошу прислать мне лично счет за эту телеграмму».
Так мы подходим к одной из определяющих особенностей нравственного облика Владимира Ильича, его образа жизни — к ленинской скромности. Тема эта — одна из ведущих в воспоминаниях современников, в произведениях публицистики и художественной литературы, во всей, почти необозримой ныне, Лениниане. Примеры скромности Владимира Ильича у каждого на устах, и у каждого в памяти свой образ, олицетворяющий это прекрасное качество.
Я, например, вспоминаю дом в Горках. На массивном столе постелена потрескавшаяся, с выцветшим рисунком клеенка — небольшой квадратик, занимающий ничтожную часть обширной полированной поверхности, которую опасались повредить Надежда Константиновна и Владимир Ильич. (Со временем этот квадратик пришел в ветхость. И заказали новую клеенку — точно такую же, но во весь стол. Такая клеенка семье Ульяновых была бы не нужна, как и — весь этот стол.)
Само собой разумеется, скромность находит выражение в любом проявлении личности, в каждом поступке человека. И все-таки, стараясь прежде всего отдать дань скромности Владимира Ильича, не заслоняем ли мы порой другие, не менее важные особенности его характера?
По первому требованию часового Ленин предъявляет пропуск. Пишет управляющему делами СНК В. Д. Бонч-Бруевичу: «Мою библиотеку оплачиваю ялично… Другое дело библиотека Управления делами СНК» Подобных примеров можно привести множество.
Но как осмыслить их? Мы привычно говорим — скромность. Скромность? Между тем нравственные законы нашей партии убеждают, что коммунист не может достигнуть такого служебного положения, при котором принятые для всех установления ему не обязательны, а соблюдение их — свидетельство скромности. А в основе эпизодов, о которых шла речь, — суровая,
Чрезвычайно жесткая требовательность Ленина к неукоснительному исполнению существующих законов и порядков, глубочайшая убежденность, что закон остается таковым до тех пор, пока он обязателен для всех. Эта убежденность обострялась временем — широким разливом революционного законотворчества. Тем важнее было строго соблюдать то, что, установленное вчера, сегодня уже вошло в силу.
Но и закончив это отступление, не хочется ставить точку. Надо бы проникнуть к истокам ленинской скромности, соотнести ее со всей жизнью, всем обликом Владимира Ильича. Мне кажется это необходимым, поскольку черты характера не существуют сами по себе, вне связи с другими. И, увлекаясь одной из них, выделяя и абсолютизируя ее, мы нарушаем живую ткань целого. И то, что было естественным, вдруг становится трудно объяснимым.
Как осмыслить и оценить ту же скромность, не зная, чем порождена она? Кто-то, например, скромно довольствуется тем, что имеет, не представляя иного существования и потому не испытывая в нем потребности. Существует скромность по расчету: когда-нибудь да воздастся за нее.