Владимир Ильич — сын семьи Ульяновых. Принятые в ней нормы и разделяемые идеалы продолжали то, что было выстрадано героями и мучениками русского революционного движения: кристальная чистота помыслов и отношений, стремление к самосовершенствованию и совершенствованию окружающей жизни, яростное горение бунтарского духа.
В своей семье с юных лет привык Владимир Ильич не к самоограничению — нет, в самоограничении есть элемент насилия над собой, — привык к такому взгляду на жизнь, при котором все, что подразумевается под материальными благами, имеет смысл постольку, поскольку необходимо для удовлетворения естественных потребностей человека. И только духовное богатство может быть безграничным, и только здесь стремления к приобретению и накопительству достойны человека. Это — богатство, которое не положишь в карман 1и не повесишь на стену, а потому бросовое в представлениях одних, имело в семье Ульяновых такую реальную, такую остро ощутимую ценность, как понимаем мы порой, что самый вкусный напиток — холодная вода и самое лакомое блюдо — свежеиспеченный черный хлеб.
Скромность Владимира Ильича была и свойством его натуры, и политической линией коммуниста Ленина, одним из выражений тех принципов, которым он следовал. Вот как пишет об этом американский журналист Альберт Рис Вильямс: «Своей личной жизнью Ленин показывал пример той железной дисциплины, которую вводил в общественную жизнь…
Я жил в гостинице «Националь», когда Ленин поселился там в комнате на втором этаже. Новый, советский режим прежде всего отменил здесь изысканные и дорогие блюда… Можно было получить либо суп и мясо, либо суп и кашу. Это все, что мог иметь любой, будь он народным комиссаром или чернорабочим, иными словами, в полном соответствии с требованием: «Ни один не должен есть пирожных, пока все не получат хлеба». Но бывали дни, когда людям не хватало даже хлеба. И все же Ленин получал ровно столько, сколько получал каждый. Временами наступали дни, когда хлеба совсем не было. В эти дни не получал хлеба и он…
В письме к рабочим Европы и Америки Ленин писал о тех бедствиях, тех муках голода, на которые обрекло рабочие массы военное вмешательство Антанты. Все это Ленин переносил вместе с массами». И, как бы подводя итог сказанному, А. Рис Вильямс пишет: «Ленин переносил эти лишения не из аскетических побуждений. Он просто проводил в жизнь принцип равенства».
Можно возразить автору этих строк: Ленин боролся за утверждение социального равенства, которому чужда примитивная уравниловка, как глубоко чуждо было Ленину все то, что произрастает на делянке казарменного коммунизма. Но если бы мы действительно имели такую возможность — обратиться к очевидцу и участнику становления Советской власти, коммунисту по убеждениям А. Рис Вильямсу, — он, очевидно бы, и ответил нам: человек, посвятивший себя установлению социального равенства — во всей сложности этой проблемы, не мог быть чужд по отношению к самому себе, своей личной жизни идеи равенства в ее первоначальном и простейшем выражении. Все сложное проистекает из простейшего, как начался долгий и сложный путь социалистической революции с декретов, понятных всем и каждому…
Обращаясь к жизни Владимира Ильича, мы говорили все время о его личной скромности. Но правомерно ли это разделение на жизнь личную и общественную по отношению к человеку, об удивительной цельности натуры которого свидетельствуют все его современники? Один из них, В. В. Воровский, писал: «Трудно представить себе более цельное сочетание в одном лице громадной мысли, могучей воли и великого чувства: Владимир Ильич как бы вытесан весь из одной глыбы, и нет в нем линий раскола».
Скромность образа жизни находила естественное продолжение в скромности политической, в безукоризненно скромном отношении Ленина к себе, к партии, им созданной, к победам, ею одержанным. Обратимся к одному из знаменательных выступлений Владимира Ильича — речи, произнесенной 23 апреля 1920 года на собрании, организованном Московским комитетам РКП(б) в честь пятидесятилетия В. И. Ленина.
Этим событиям посвящен «Рассказ в документах», здесь же напомним лишь, что Владимир Ильич резко возражал против каких-либо торжеств по случаю его пятидесятилетия. И на вечере он появился лишь после того, как были произнесены приветствия в его честь. И, поблагодарив товарищей за теплые — слова, адресованные ему в этот день, выразил еще большую благодарность за то, что был избавлен от выслушивания юбилейных речей. Начал было говорить о себе и тут же: «Затем мне хотелось несколько слов сказать по поводу теперешнего положения большевистской партии». И все это без видимого перехода, не затрудняясь подыскиванием для него слов, одно лишь «затем».
И снова неожиданность: Ленин говорит, что на эту мысль — поговорить о современном положении партии — навели его строки, написанные Карлом Каутским восемнадцать лет тому назад.
В 1902 году Каутский рассуждал о перемещении революционного центра, о том, что Россия послужит источником революционной энергии для Западной Европы и, «как бы ни окончилась теперешняя борьба в России, кровь и счастье мучеников, которых она породит, к сожалению, более чем достаточно, не пропадут даром. Они оплодотворят всходы социального переворота во всем цивилизованном мире, заставят их расти пышнее и быстрее».
Ради чего приводит Ленин такую обширную цитату — в выступлении, уместившемся на двух с небольшим страницах, она занимает почти целую страницу? Почему, наконец, именно эти строки, написанные восемнадцать лет назад автором, который с тех пор успел стать врагом (злейшим врагом — подчеркивает Ленин) социалистической революции, были на памяти у Владимира Ильича в день его пятидесятилетия? Чтобы ответить на эти вопросы, покинем на время юбилейный вечер и вернемся туда, где был до этого Ленин, — в его кабинет. Подчинившись многочисленным уговорам приехать в Московский комитет партии, Владимир Ильич прервал работу, которой был занят и увлечен.
27. IV. 1920 — этой датой помечен основной текст «Детской болезни «левизны» в коммунизме». Значит, юбилейный вечер состоялся за четыре дня до завершения этой работы, когда Ленин был поглощен исследованием стратегии и тактики международного коммунистического движения, или, как он сам пометил в рукописи, «опытом популярной беседы о марксистской стратегии и тактике». Владимира Ильича подгоняли сроки: текст брошюры предстояло перевести на иностранные языки и издать до начала И конгресса Коммунистического Интернационала.
Лишь открыв «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме», уже на второй странице мы читаем ту же цитату Каутского — от первого до последнего слова. Так и видишь Ленина за рабочим столом; кажется, что он только успел закрыть кавычки, пометить следом: «Хорошо писал 18 лет тому назад Карл Каутский!», как вынужден был прервать работу и поехать на вечер. Приехав на него, он как бы продолжит работу: повторит цитату и скажет следом: «Вот как 18 лет назад писал про революционное движение в России выдающийся социалист, с которым нам пришлось теперь порвать так решительно». В повторении этом — непроизвольность выступления Владимира Ильича: он говорит о том, чем заняты его мысли.
На первый взгляд может показаться, что, дважды обращаясь к цитате, Ленин размышляет в каждом случае о разном. В работе он анализирует международное значение Октябрьской революции. Это как бы взгляд извне: Ленин стремится взглянуть глазами коммунистов других стран, помочь им осмыслить международную значимость Октября, историческую неизбежность повторения в международном масштабе того, что произошло в России. В связи с этим и ссылка на Каутского. Выступление на вечере — это уже взгляд изнутри, от себя. Ленин говорит, что ожидания от русской революции были непомерно велики, слова Каутского — подтверждение тому. Теперь революция свершилась, одержаны блестящие победы, но нельзя забывать, что в силу условий, в которых она проходила, большевики не имели пока возможности приступить надлежащим образом к решению задач, составляющих сущность социалистического переворота.
Здесь-то и перекрещиваются взгляд извне и взгляд изнутри, сливаются в единый взгляд коммуниста-интернационалиста, которому в одинаковой мере присущи и политическая трезвость, и политическая скромность, Не переоценивать своих побед, полагая, что уже воплощены в экономическом и политическом смысле идеалы социалистической революции, говорит Ленин на юбилейном вечере. А во втором абзаце своей работы он пишет: «…было бы ошибочно упустить из виду, что после победы пролетарской революции хотя бы в одной из передовых стран наступит, по всей вероятности, крутой перелом, именно: Россия сделается вскоре после этого не образцовой, а опять отсталой (в «советском» и в социалистическом смысле) страной».