Пока, присев на корточки, смолил протянутую кем-то цигарку., грохнуло еще два взрыва. Время последней бомбы никак не подходило.
На станцию приехали сотрудники Петроградской ЧК — им и разбираться в таком происшествии. Следом прибыл отряд подрывников из Кронштадта — они обезвредят последнюю бомбу. Помощнику коменданта больше нечего было здесь делать.
Афанасьев вышел не спеша на набережную. Около ворот стоял прислоненный к каменной ограде станции велосипед Лепника. Василий сел на него и поехал…
Агент не обманул, к вечеру удалось напасть на след троицы — Матроса, Заломаева и Верочки-девочки.
К дому подошли вшестером. Прикинули, куда могут выходить окна квартиры, и оставили бойца стеречь: будут через окно вылезать — стреляй.
Поднялись на четвертый этаж. Афанасьев негромко постучал.
— Кто там? — сразу же откликнулся за дверью женский голос.
— Скорая помощь, — неожиданно для самого себя ответил Василий.
Лишь звякнула щеколда — ворвались в квартиру. Афанасьев заметил, как кивнула хозяйка, указывая на узкий, чуть освещенный коридор с приоткрытой в конце его дверью. Но поздно: дверь захлопнулась, щелкнул замок.
Теперь они рвали дверь и не могли открыть. Глухо донесся с улицы выстрел. Кто-то тяжело спрыгнул с подоконника.
— Посторонись! — крикнул Василий.
В комнате началась стрельба, били в коридор, дырявя дверь. Бойцы распластались на полу. Василий втиснулся: в крохотный простенок между дверью и стеной. Если начнет бить под углом, пожалуй, заденет. Считал выстрелы — второй, пятый, шестой. Конец обойме. Опять стреляет — из другого пистолета.
Всякий раз, как замолкали выстрелы, помощник коменданта уговаривал открыть дверь. И снова пули дырявили филенку. Когда же конец? За дверью о чем-то шептались, кто-то всхлипывал, тонко и жалобно, словно ребенок.
— Выбрасывай оружие!
Дверь чуть приоткрылась. В открывшуюся щель выбросили наган.
— Давай еще пистолет. Ты семьдесят две дырки в двери просверлил.
Из-за двери показалась рука, протягивающая браунинг. Афанасьев обрушился всем телом на дверь, защемил с хрустом руку. Рванул дверь на себя, распахнул ее и прыгнул на того, кто стоял за ней. Опрокинул, прижал коленом грудь.
Это был Заломаев. На кровати стояла девчонка-подросток, наблюдала сверху за возней на полу. И Верочка здесь. А Матроса нет!
Весь еще в горячке схватки, Афанасьев вбежал в комендатуру.
— На допрос их. Быстро на допрос. Заломаева веди. Нет! Девчонку давай первой.
Он не справился с собой и, лишь привели девчонку, начал кричать:
— Где Матрос, говори. Говори, бандитка, хуже будет. Где Матрос? Отвечай!
Верочка прошлась по кабинету, изогнувшись — тростинка, сейчас переломится, — села на стул, засмеялась.
— Успокойтесь, гражданин начальник. Неужто мой Петенька вас так напугал? А я ничего не боюсь. Да кабы не я, вам бы теперь про Матроса и спрашивать не у кого было.
Афанасьев тоже сел. Он лишь теперь заметил, что влетел впопыхах в кабинет Лепника. Она смеялась Василию в лицо. И это не взорвало его еще раз, а заставило успокоиться. Отхлынуло то, что клокотало в груди, голова стала совсем легкой, только в ноге, никак не успокаиваясь, била ехидная дрожь.
— Сколько у него в браунинге пуль осталось, посмотрели небось? — спросила девчонка.
Афанасьев достал браунинг. Одна пуля — в обойме, другая — в стволе.
— Две.
— Две, — повторила Верочка. — Одну для меня, другую себе оставил. Я, это я его умолила, чтобы не кончал он нас.
— Сбежать надеялась?
— Никогда. С любимым не могла навсегда расстаться. Вот и умолила его, камнем на нем висела. Хоть в тюрьме, да еще раз свидимся, — голос у нее чуть дрогнул, и она снова сказала: г — Еще раз., да свидимся.
К Афанасьеву пришло решение, он знал теперь, как вести допрос.
— Не увидишь ты больше своего Петеньку, никогда тебе его не увидать! Не будет вам в тюрьме свидания, и очной ставки вам не дам.
Верочка заплакала.
Они договорились: Афанасьев дает ей честное слово, что устроит свидание с Заломаевым, а Верочка говорит, где искать Матроса.
— На Московском вокзале ищите. Уезжать мы сегодня собрались…
Афанасьев стоял в самом конце состава. Верочка была здесь же, на перроне, в нескольких шагах. Он следил за ее лицом. Надеялся, что если и не подаст условленный знак, все равно не сумеет скрыть, когда увидит Матроса.
Закручивался водоворот вокзальной толкучки. Лицо Верочки; — прикрытый кудряшками лоб, серые колючие глаза, прямой с чуть вывернутыми ноздрями нос, по-детски припухшие губы — появлялось я пропадало за новой волной пассажиров; Василий стал пробираться к ней поближе. Его толкнул, словно стальной болванкой двинул, высокий мужчина в длиннополом меховом пальто. Афанасьев обернулся, своим глазам не веря: да нет, не обознался, он самый — Василий Никитович. И правда, в Москву собрался, да еще барином каким. Следом за бывшим комендантом носильщик волок здоровенный чемодан.
Афанасьев увидел Верочку, впервые прочел в ее глазах страх и понял, что Матрос появился на перроне.
Матроса взяли тут же, без лишнего шума. С вокзала Василий уходил вместе с Верочкой, крепко держа ее под руку. На площади остановилась открытая машина. Афанасьев видел ее сегодня у водопроводной станции. Вышел Калинин, с ним двое молодых ребят.
Впервые за эти часы память вернула помощника коменданта к тому, что случилось утром. Неужели все это было сегодня — взрыв, истекающий кровью Рудольф Карлович, бомбы на вытянутых руках, — только сегодня утром. Верочка чуть шевельнула рукой, и он еще крепче сжал ее локоть.
…Поезд набрал ход, вагон перестал мотаться из стороны в сторону, мерно покачивался, словно покорившись своей судьбе. Быстро промелькнули редкие огоньки, за окном воцарилась ночь. Калинин сидел на нижней полке, вольно вытянув ноги, смотрел в черную пустоту окна.
На противоположной полке устроились двое парней — чекисты, которым поручено сопровождать Михаила Ивановича. Они не знали еще, что едут в Москву вместе с новым Председателем ВЦИК.
Чекисты развернули нарезанные ломти хлеба, достали несколько кусков сахара.
— Перекусить не хотите, Михаил Иванович?
— Кипятком бы разжиться.
Мимо купе прошел кондуктор, понес кому-то чайник с кипятком. Один из чекистов поднялся, пошел за ним.
Все дальше от Петрограда уходил поезд, а вместе с этим отступали хлопоты, заботы последнего питерского дня, улеглись тревожные, как звонки, мысли — как бы не забыть чего, успеть сделать до отъезда. Котляков не скоро оправится от контузии, здорово досталось Ивану Ефимовичу. А парень тот, пожалуй, не выкарабкается. Фамилии коменданта Михаил Иванович не знал, не мог припомнить и как выглядел он, осталась в памяти лишь кожаная фуражка, куртка ярко-желтой кожи и такое же галифе.
Калинин вновь ощутил холодную сырость полуподвала, услышал металлическое постукивание часового механизма. И засосало под, ложечкой, стало сухо во рту. «Нашел, когда испугаться», — усмехнулся про себя Михаил Иванович.
Чекист вернулся с пустыми руками: Присел подле двери, тихо переговаривался со своим напарником.
— Обещал и нам кипятка принести. Чайник он соседу нашему отнес.
— Кто там едет?
— Туз какой-то. Один во всем купе. Одет как барин, а говорят — из Центральной комендатуры. Не похоже чего-то. Может, проверить?
— Сказано было — себя не проявлять. Пускай тот туз внимание к себе и привлекает, так оно лучше. Приедем — разберемся.
Калинин думал теперь о Москве, о своем назначении, о том, что предстоит сказать ему при вступлении в новую должность. Нужные слова никак не приходили, рождались медленно, неохотно.