Выбрать главу
Так усмири же ветхий свой испуг, Встречай рассвет, щенка корми из рук И Смерти не буди любовным вздохом —
С высот, куда глазам не прорасти, Взирает ибо (Господи прости) Предряхлый Бог, которому всё по…

CНЕГА

равен шелкам снег на погосте он должникам кутает кости гаснет не в миг вещая зорька слово горит светом и только
сходят снега встанут как поросль не на врага но и не порознь алеет март в медленной скорби слово-бастард тряпкою в горле
снежный посев слетает тихо кто насовсем выбелил лихо заревом рок грозно сияет слово-зверек полем петляет

«Былые буквы выводя по новой…»

Былые буквы выводя по новой, прочитывая жизнь свою назад, — ты, будто в палиндроме бестолковом, в нелепости отыскиваешь лад.
То вещий сон, то снег, то росчерк дивный, то строфы — утру тесен их размер… Картинки вешаешь, бормочешь непрерывно про музыку одну, про пенье сфер.
Мелодий, букв и красок поселенья, полки тщеславия, чья плоть была легка! На ваши башни ветер провиденья, как самолеты, выдвинул века.

«Оком ли, словом ли, пеньем…»

Оком ли, словом ли, пеньем сглазил тебя ворожей? Злою неправедной тенью год омрачился. Уже
трижды свеча отгорала — и не развеяла тьмы. Трижды слеза набегала — ты отмахнулся дверьми.
Так пропадай же без сна и не приходи никогда!.. Ты оглянулся: босая        свечка                спешит                          сквозь снега.
Острые плечи ласкаешь… И пропадает зимой свечка живая, другая — отзвук волшбы земляной.

«Стена веков. Стихов лоза гибка…»

Стена веков. Стихов лоза гибка. Ищи, ищи!.. — найдешь одну подкову. Да высмотришь нечаянное слово в звезду — как будто в дырку от сучка.
Ищи! — и остановится рука, впотьмах нашарив острие полыни: уколешь душу, но расколешь имя, оцепенеешь — легкий, как река…
Такую участь ты найти готов во тьме стихов, во тьмущей тьме венков? Стена веков — в Иванов день оконце.
Река времен — крутой круговорот, мгновенною полынью свяжет рот, как тем, другим, что встали раньше солнца.

Игорь Рымарук — вечная загадка таланта

Его уже нет с нами почти четыре года. И, как это часто бывает, его уход только подчеркнул, оттенил важность личности в контексте украинской поэзии периода перелома столетий.

Он появился в украинской поэзии где-то в начале 1980-х, по крайней мере для автора этих строк. Выглядел как настоящий поэт — длинные волосы, худощавая фигура, очки. Два-три года разницы (в его пользу) только подчеркивали в глазах младших по возрасту его значимость. Первая книга Рымарука называлась «Высокая вода» — она увидела свет в относительно свободные годы, когда сотрудники издательств уже не так пристально искали двойное и тройное значение в самых простых фразах и предложениях. Тогда и пришли к читателю первые «восьмидесятники» — Василь Герасимьюк, Иван Малкович, Светлана Короненко. Игорь был среди них — среди первых.

Но Рымарук не только блестящий версификатор и глубокий философ. Игорь сделал нечто большее: он практически создал наше поколение. Прежде всего, это именно он, а не кто-то другой, составил, отредактировал и подготовил к публикации знаменитую антологию с названием «Восьмидесятники» — сорок имен, составлявших в то время еще не окрепший костяк новой, уже не советской украинской поэзии. Книга вышла в Канаде, в далеком Эдмонтоне. Издал ее KIUS — Канадский институт украиноведческих студий. Позже были и серьезные статьи об этом издании, и банальные обиды тех, «кого не взяли», — но Игорь действительно сделал, совершил это: сформировал поколение. Далеко не каждый поэт может записать себе в актив такое достижение. Игорь Рымарук имел на это право и как поэт, как талантливый редактор, — а такой талант встречается гораздо реже писательского.