В продукте сложного труда общество оплачивает эквивалент той ценности, которую создали бы простые трудовые процессы, если бы они были непосредственно потреблены обществом.
Чем больше простых трудовых процессов содержит в себе сложный труд, тем выше та ценность, которую он создаёт, ибо, на самом деле, для создания данного продукта здесь одновременно расходуется множество простых трудовых усилий; сложный труд является действительно умноженным простым трудом. Поясним сказанное наглядным примером. Некто имеет в своём распоряжении десять аккумуляторов, которые приводят в движение десять различных машин. Для производства какого-либо нового продукта ему нужна другая машина, которая требует гораздо более сильного двигателя. Он в этом случае использует десять аккумуляторов, чтобы зарядить ими один, который был бы в состоянии привести в движение новую машину. Силы отдельных аккумуляторов являются теперь, в новом аккумуляторе, одной единственной силой, которая представляет собой десятикратное простой средней силы.
В сложном труде могут содержаться не только простые, но и сложные трудовые процессы другого рода, которые, в свою очередь, должны быть редуцированы. Чем больше других сложных трудовых процессов заключено уже в квалифицированном труде, тем короче будет процесс образования квалифицированного труда.
Таким образом, Марксова теория ценности даёт нам средство познать те принципы, по которым совершается общественный процесс редукции сложного труда к простому. Она, таким образом, делает величину ценности теоретически измеряемой величиной. Но когда Бём требует от Маркса, чтобы он дал эмпирическое доказательство своей теорий, и полагает, что это доказательство заключалось бы в установлении отношения между меновыми ценностями или ценами и рабочим временем, то он смешивает теоретическую и практическую измеримость. То, что я могу установить на основании опыта — это конкретная затрата труда, потребная для производства определённого блага. Насколько этот конкретный труд означает общественно-необходимый труд, в какой мере он, следовательно, может быть принят в расчёт, как создающий ценность, я мог бы установить, лишь зная данный средний уровень производительности и интенсивности, которого достигла производительная сила, и то количество данного блага, которое потребно для общества. Это значит, однако, требовать от отдельной личности того, что выполняется обществом. Ибо общество является тем искусным счетоводом, который один может вычислить высоту цен; метод, которым он при этом пользуется, есть конкуренция. Рассматривая в свободном соревновании на рынке конкретные трудовые затраты отдельных производителей, как одно целое, и возмещая их лишь постольку, поскольку их расходование было общественно необходимо, общество лишь здесь выясняет, в какой мере эти конкретные трудовые затрать фактически участвовали в процессе создания ценности, и сообразно с этим устанавливает цены. Именно иллюзия, будто теоретический масштаб может явиться непосредственным практическим мерилом, привела к утопии рабочих денег и конституированной ценности. Это — тот взгляд, который в теории ценности видит не средство «открыть закон движения современного общества», а средство составить возможно более устойчивый и справедливый прейскурант.
Именно поиски подобного прейскуранта привели недавно г. Буха к теории, которая для определения цен не нуждается в иных предпосылках, кроме цены. Однако, и психологическая теория «ценности» не идёт дальше этого.
Она обозначает различные степени удовлетворения потребностей определёнными, но произвольно выбранными числами и рассматривает эти числа как цены, которые покупатели согласны дать за средства удовлетворения потребностей. Сущность приёма затушёвана тем, что предполагается не одна цена, но целый ряд произвольных цен.
Эмпирическое доказательство правильности теории ценности лежит, однако, совсем не там, где его ищет Бём. Если теория ценности должна дать ключ к пониманию капиталистического способа производства, то она должна объяснять все явления последнего, не впадая в противоречия. Фактический ход вещей в капиталистическом мире не должен противоречить теории, но воплощать её в действительности. Бём это, однако, оспаривает. Третий том «Капитала», где Маркс, по мнению Бёма, не мог уже абстрагироваться от фактов, якобы показал, что фактическое положение вещей не может быть согласовано с предпосылками теории ценности. Выводы третьего тома стоят в резком противоречии с выводами первого тома. Теория, как думает Бём, потерпела крушение при соприкосновении с действительностью. Ибо эта последняя показывает, что закон ценности недействителен в применении к обмену, так как товары обмениваются по ценам, постоянно отклоняющимся от их ценности. Противоречие делается-де очевидным при рассмотрении проблемы средней нормы прибыли. Марксу, якобы, только потому и удалось найти решение, что он просто-напросто отказался от своего закона ценности. И этот упрёк в противоречии с самим собой, после того, как его сделал Бём, стал общим местом всей буржуазной политической экономии; в лице Бёма мы критикуем, таким образом, представителя буржуазной критики третьего тома «Капитала».