— Я предупреждаю! — кричит Аксинья о своём. — Если Гоша уедет — и дня на ферме не останусь!
Аржаков встаёт.
— Вижу, вопрос не шуточный. Только я вам честно признаюсь: ничего об этом не знаю. Был в отъезде, вчера только вернулся. Одно обещаю: всё по ниточке переберу, пока сам не разберусь, хотя… Не один я вопросы решаю.
— Так-то оно так!
— Да, товарищи, именно так! — перехватывает инициативу Кардашевский. — А сейчас прошу вернуться к нашим соцобязательствам…
— Что к ним возвращаться? Доим и доить будем. Вы вот прежде телят — о детях решите…
— Верно, у меня дома двое под замком!
— Всё говорим, говорим…
— Будем кончать, товарищи женщины. Одно словечко только: вот вы, баба Алексаш, напрасно думаете, что начальство больше о телятах печётся, чем о детях.
— Да я тебя не попрёкаю, Алексей! Однако послушай старуху — не дай погубить хорошего человека.
— Хорошего не дам, баба Алексаш!
— Вот и слава богу.
В «газике» Аржаков сел не рядом с шофёром, как обычно, а сзади, потеснив Кардашевского. Тот сердито сопел.
— Ты чего, Егор Егорович?
— Чёрт бы побрал эту Антипину! Всю обедню испортила. Высунулась с этим своим Серёжей.
— Кстати, о Серёже. В чём его обвиняют?
— Избиение колхозника… Как раз этого беглого, мужа Антипиной. Я бы и сам ему под горячую руку…
— Ещё что?
— Склоку завёл в коллективе, подстрекал учеников против завуча. Есть там и чепуха, навертели, как обычно.
— А именно?
— Любовную связь со школьницей пришивают. Я лично этому мало верю. Не таким человеком он мне показался.
— А каким?
— Сложный человек, конечно. В чём-то путаник, горяч больно… Но в смысле моральном, уверен.
— А о школьнице… на селе огласка есть?
— Ещё какая! До больницы дело дошло — хотела самоубийством покончить.
— Чёрт возьми! А как родители девушки, тянут учителя в суд?
— Наоборот! Защищают его как могут. Да нет, с девочкой явная липа…
— Сокорутов приезжал?
— Нет, не приезжал. Платонов был.
— А какова твоя лично позиция в этом деле?
— Да никакая… Я-то тут при чём?
— Ишь ты… Парторганизация у вас со школой общая? Школа не чья-нибудь, а посреди твоего колхоза? Это ведь твоя школа, председатель!
Однако Кардашевский и бровью не повёл. Он не лезет в эту грязь и лезть не собирается. Председателю с одними бы колхозными делами с ума не свихнуться! Привыкли на председателя всё сваливать — и детские ясли, и школы, и уход за кладбищами!
— А я, Алексей Прокопьевич, не школьный специалист и не судебный следователь…
— Председатель — да, он только за свой колхоз отвечает. А коммунист? «За Россию, за народ и за всё на свете». Как сказал поэт… Между прочим, исключительно верно сказано!
До самого правления они не обмолвились больше ни словом. Было за полдень, заметно потеплело, крупные капли падали с крыш. Шли мальчишки из школы, шумели, как весенние воробьи. Снег слепил глаза.
— Может, зайдём к Аласову? — спросил Аржаков, когда машина встала перед крыльцом правления.
— Нет, не пойду, — решительно сказал Кардашевский. — Не взыщи, Алексей Прокопьевич.
— Ну как знаешь.
— А дом его…
— Ладно, сам найду.
Аржаков неспешно шёл деревенской улицей, щурясь на солнце и ощущая подошвами непривычную податливость снежной тропинки.