Выстрел — то смертоносное жужжание в воздухе, — и вновь горячая красная кровь волка разлилась по жилам Быстрой Молнии, подобно жидкому пламени. Исчез призрак Скагена. Исчезла таинственная притягательная сила белого человека. Подавленной, уничтоженной, поглощенной потоком первобытной дикости оказалась таившаяся в волке частица собаки. На несколько часов Быстрая Молния ускользнул из-под влияния своего рода, но затем вернулся к нему опять. Снова он был грубым, великолепным, бесстрашным пиратом бесплодных равнин, буканьером вечных снегов, «kakea iskootao» — дьявольски неутомимым преследователем и охотником. О'Коннор быстро вызвал в нем эту перемену — О'Коннор и его ружье.
Милю за милей белой пустыни оставлял за собой Быстрая Молния. Всего час тому назад он был одержим пылким стремлением приблизиться к хижине белого человека, упиваться таинственными запахами, витавшими в воздухе, глядеть на окно, освещенное отблесками желтого солнца. Теперь этого стремления словно и не бывало. В его мозгу не возникали причинно-следственные связи или тонкие цепочки логических рассуждений; однако благодаря величайшему из всех инстинктов — инстинкту самосохранения — он знал, что мягкое жужжание, пронесшееся так близко над его головой, было песней смерти. Но бежал он не потому, что испугался.
Он любил смерть, он сам творил смерть, ибо благодаря ей он жил, и никогда не бегал от страха перед ней. Тем не менее его инстинкты безошибочно оценивали новое знание, связанное с пулей О'Коннора. Это была смерть, с которой он был не в состоянии тягаться, смерть, с которой он не мог бороться на равных: в ней заключалось нечто предательское и бесчестное. А предательство он ненавидел. Такая ненависть была еще одним чувством, рожденным в нем без всяких причин. Ибо Скаген, его предок, был честен по отношению к людям и зверям до самой последней минуты, пока билось его благородное сердце. И Быстрая Молния унаследовал эту черту.
Новый порыв охватил его. Одиночество, которое влекло его к хижине, и голос далеких, давно умерших предков сменились новым, более увлекательным стремлением — стремлением вновь вернуться в свою стаю. Волшебные чары были развеяны. Он снова был волком, и только волком.
Ни на шаг не сворачивая с пути, словно некий компас указывал ему дорогу, несся он по пустынной равнине — пять миль, шесть, семь, почти десять. Затем он остановился и прислушался, наставив к ветру свои чуткие уши.
На протяжении последующих трех миль он трижды останавливался и прислушивался. На третий раз до него донесся слабый и далекий голос Балу, издававшего охотничий клич волчьей стаи, — Балу — Убийцы, Балу — Неутомимого Бегуна, чей гигантский рост, быстрота и огромная сила по нраву делали его вожаком. Быстрая Молния ответил на призыв. И он был не одинок, С юга, востока, севера и запада доносились отголоски ответных призывов волчьих стай. Балу был центром всего этого. Его зов был более продолжительным, более чистым, более выразительным, и те из волков, кто истосковался по свежей крови и парному мясу, направились в сторону этого зова. Поодиночке, по двое и по трое мелкой трусцой бежали они через замерзшие равнины. Ибо вот уже в течение семи дней и ночей — если считать но часам — никто нигде не устраивал большой резни, и острые клыки и налитые кровью глаза горели неистовым желанием — поскорее убить и ощутить вкус живой плоти.
Эта жажда убийства, нахлынувшая на самых диких волков, горячей волной затопила и Быструю Молнию. Много волков уже собрались в стаю и бежали сообща, когда он присоединился к ним. Они бежали молча, плечом к плечу — белое призрачное олицетворение свирепой жестокости, могучая сила челюстей, клыков и мышц, настроенная на смерть. Вначале их было около полусотни, и число их быстро росло — шестьдесят, восемьдесят, сотня. Во главе их бежал Балу. Во всей стае только один волк мог равняться с ним ростом и силой, и этим волком был Быстрая Молния. Из-за этого Балу ненавидел его. Царь и верховный владыка всех остальных, он чуял в Быстрой Молнии угрозу своему единовластию. Но они никогда не дрались между собой, — и опять-таки благодаря призраку Скагена. Потому что, подобно своему предку, Быстрая Молния, в отличие от любого волка, когда-либо родившегося на свет, никогда не домогался власти вожака. Радость, восторг, ощущение полноты жизни он черпал в своей молодости, силе, в личной отваге и в охотничьей сноровке. В течение многих дней и недель он охотился в одиночку и держался в стороне от стаи. В такие дни его голос не отвечал на ее зов. Он искал приключений один. Он скитался и бродяжничал один. Всегда один, — кроме тех минут, когда призрак Скагена бежал рядом с ним. Когда он возвращался, Балу смотрел на него пылающими — злобой, налитыми кровью глазами, и клыки его огромных челюстей обнажались в завистливой угрозе.