Быстрая Молния, готовый в неверном лунном сиянии к смертельному прыжку, увидел то, чего никогда не видел до сих пор. Когда-то, давным-давно, Мистик, большой серый волк, вот так же подошел к нему — и так же отказался от драки. Но тогда между ним и Мистиком не было самки, иначе они сцепились бы насмерть. Кровь Быстрой Молнии бешено циркулировала по жилам, красная и горячая. Рычание все еще вибрировало в горле. Но он начинал понимать. Незнакомец не был волком. Он не был и собакой — во всяком случае, такой, каких он знал там, у края Северного Ледовитого океана. Потому что запах Трезора был одновременно и запахом Светлячка, его подруги!
Ярость оставила Быструю Молнию. Зеленый огонь в глазах погас. Чудо инстинкта овладело им, и он больше не видел Светлячка, а только Трезора, гигантского мастиффа. И вновь к нему явился, прилетев из неимоверной дали двадцати прошедших поколений, призрак Скагена, Великодушного Большого Дога, который подарил жизнь его предкам среди волков. С этим призраком вернулись и прежние неясные желания, смутная тоска и далекие непонятные видения. Потому что у Быстрой Молнии в теле волка билось сердце собаки белого человека, — а Трезор, гигантский мастифф, пришел сюда как раз из мира белого человека, словно принеся ему оттуда привет. На некоторое время здесь, на гребне распадка, посреди маленькой зеленой полянки, возвышавшейся над двумя долинами, Быстрая Молния перестал быть Быстрой Молнией, а стал Скагеном из далекого прошлого. В его голосе зазвучали совершенно другие нотки, и шаг за шагом оба громадных зверя начали сходиться все ближе и ближе, пока луна и звезды, глядя сверху, не увидели их стоящими рядом, плечом к плечу. А золотисто-желтая колли, шотландская овчарка, лежа на траве, положив голову между передними лапами, глядела на них сияющими глазами, полными великого счастья.
В ту ночь Трезор не оставался долго на маленькой зеленой лужайке. Он был выращен и воспитан в совершенно иной школе звериной этики, чем Быстрая Молния; и поскольку он был собакой белого человека, родившись в мире, где ограда заднего двора отмечает общепризнанную границу частных владений, он сознавал, что здесь, на полянке у гребня распадка, право выступало против его притязаний. Приоритет и преимущества здесь были у Быстрой Молнии, и Светлячок была его подругой. Пара волков сходится на всю жизнь. Собаки же предпочитают полигамию. Но у Трезора за долголетнюю жизнь среди дикой природы выработались точка зрения и кодекс поведения диких животных, точно так же, как и Светлячок начала постигать эти азы за несколько коротких месяцев совместной жизни с Быстрой Молнией. Если бы у Трезора была подруга, он бы дрался за нее с соперником. И дрался бы насмерть. Но, как и у Быстрой Молнии, у гигантского мастиффа не было ни малейшего желания драться за чужую подругу. Это был закон моногамии, единобрачия, усвоенный им не от рождения, но благодаря присущей ему неортодоксальности и собственному одиночеству. Когда Трезор вернулся ночью в хижину, где его ждали хозяин и обе хозяйки, он был печален и подавлен, но в нем тем не менее сохранялась великая радость от своего открытия. Быстрая Молния и Светлячок составили ему компанию, проводив его вниз по склону и пробежав с ним немного вдоль долины. Но тут Быстрая Молния остановился, и Светлячок, видя, что он дальше не тронется с места, также остановилась. Она скулила и уговаривала его, но поскольку он оставался неподвижным, словно камень, глядя вслед удалявшемуся Трезору, она решила нынче не следовать своему обычаю поступать так, как ей заблагорассудится, наперекор ему, — потому что в ту ночь она тоже тонко ощущала щепетильность и неординарность ситуации.
В душе и в мозгу Быстрой Молнии продолжалась битва за постижение случившегося — единоборство между волком, который жил в нем, и кровью Скагена, Большого Дога. Вторично в своей жизни он осознал, что ему не только почему-то не хочется драться, но что уход Трезора навевает на него непонятную тоску и чувство утраты, как это было, когда Мистик, большой лесной волк, покинул его после долгих недель дружбы в снежных полярных пустошах. Но в то же время в крови у него сохранялось беспокойство, ощущение тревоги, страх, подспудно гнездившийся в нем еще с тех дней, когда таинственные соблазнительные чары людей и вмерзшего в лед корабля украли у него Светлячка. Это не был страх перед соперником из плоти и крови. С Трезором можно было бы выяснить отношения в драке, как он это делал неоднократно в подобных случаях с Балу и с собаками-медвежатниками с корабля. Но существовал более грозный соперник, с которым он не мог справиться при помощи зубов и клыков. И запах этого соперника явственно и ощутимо принес с собой Трезор — запах жилища белого человека, запах его рук, рук женщины и ребенка.