Для него не было трагедией то, чему они явились свидетелями. Это было всего лишь убийство, событие, наиболее часто встречающееся в принадлежавшем ему мире. Он не разделял переживаний Светлячка, потому что не был ни испуган, ни потрясен. Он был разочарован. Состоялась битва, как раз такая, о какой он мечтал, а он не имел возможности в ней участвовать! Только это и огорчало его в гибели Уопаска. По мере того как обращенный к морю обрывистый склон Ассисуи оставался все дальше и дальше позади, стремление поразить очаровательную спутницу доказательствами своей выдающейся доблести и отваги опять начало распирать его. Если опуститься в этом вопросе до неприкрытой правды, то Быструю Молнию впервые в жизни обуяло желание позадаваться и пустить пыль в глаза. Как вино возбуждает разум, так и счастье пробудило его тщеславие, и он страстно искал любую возможность, чтобы проявить себя.
В подобном настроении он вел Светлячка к материковому краю Ассисуи. С этой стороны ледяная гора опускалась до уровня снежной равнины — длинный ровный холм из гладкого льда, футов трехсот или четырехсот от вершины до основания. При обычных обстоятельствах именно здесь Быстрая Молния проявил бы особую осторожность и осмотрительность. Но в эту ночь он был самим дьяволом в своем великолепном пренебрежении к возможным неприятностям и бежал по предательскому склону так гордо и беспечно, словно Ассисуи не смел сегодня сыграть с ним никакой скверной шутки. Для Светлячка мерцающий склон выглядел достаточно невинным. Ничего в нем не было такого, что могло бы ее встревожить. При свете луны и звезд он казался ей вполне легким и удобным для спуска.
И тут произошло непредвиденное. Быстрая Молния поскользнулся. Туловище его потеряла равновесие вместе с точкой опоры, и в течение нескольких секунд он висел, цепляясь за лед лишь когтями задних лап. Затем, дюйм за дюймом, когти его постепенно теряли опору, и перед испуганными и удивленными глазами Светлячка он начал свой малодостойный и не слишком элегантный спуск. Около дюжины ярдов он скользил, как на санях; затем ледяной выступ развернул его в сторону, и он окончательно утратил чувство равновесия. С этого момента он уже не представлял себе, что с ним происходит. Последнее, что он запомнил, была Светлячок, глядевшая на него сверху, с края обрыва Ассисуи. Три сотни футов он катился и кувыркался, набирая во время своего головоломного спуска все большую скорость. Он перелетал через рвы и канавы на ледяном склоне; дух окончательно был вышиблен из него; он скользил по склону то спиной, то носом, но чаще всего катился кубарем, совершая в воздухе неимоверные сальто-мортале. Когда он достиг подножия горы, он напоминал мешок с зерном, утративший форму от долгой тряски. Шатаясь, он с трудом поднялся на ноги. В голове шумело и кружилось. Внутренности в животе, казалось, спутались в клубок и теперь пытаются развернуться. Но он не ослеп, — и то, что он увидел, сразу привело его в чувство и побудило к немедленным, хоть и не совсем уверенным действиям. В результате акробатического спуска по склону Ассисуи он приземлился прямо посреди компании полярных зайцев. Большие белые создания были ошеломлены и парализованы его неожиданным появлением. Возможно, они приняли его за обломок льда. Прежде чем зайцы поняли свою ошибку, один из них уже оказался в зубах у Быстрой Молнии. Придушив зверька, он растянулся на животе, держа добычу между передними лапами, и перевел дух.
Он поймал зайца совершенно инстинктивно. Это получилось так, словно его тело, натренированное в определенном направлении, действовало как некое механическое устройство. Теперь, когда его сознание прояснилось, наличие мертвого зайца стало постепенно приобретать для него определенное значение. Он быстро сообразил, что зайца можно преподнести Светлячку в качестве оправдания своего неожиданного и не очень изящного спуска. Его гордость и достоинство были несколько унижены, но самообладание вернулось после того, как он более устойчиво утвердился на ногах, держа в зубах большого белого зайца. Он вернется к Светлячку с добычей. Он даст ей понять, что именно для этого он и совершил свой головокружительный спуск с ледника Ассисуи. Он рысцой побежал к краю ледяного склона и тут внезапно опять остановился. Вновь его планы потерпели катастрофу. Он услыхал визг и испуганное: «уай, уай, уай-и-и!..“
Заяц выпал у него из пасти. Он замер, словно сам превратился в лед. Он услышал овчарку задолго до того, как увидел, — ее испуганный лай, тупые звуки ударов и шарканье ее тела но льду, неистовый вой, когда она перелетала через первый из «ледяных каскадов». Потом он увидел ее. Она летела вниз, как огромный желтый шар в кегельбане, и когда она достигла подножия, пронесясь со свистом мимо него, Быстрая Молния подхватил зайца и подбежал к ней. Светлячок, с трудом поднявшись на ноги, шатаясь и прихрамывая кружилась на месте, как пьяная.
Быстрая Молния с независимым видом приблизился к наружной стороне этого круга. «Погляди-ка сюда, Светлячок, — казалось, говорил он. — Вот этот заяц и есть то, за чем я спустился сюда. Я поймал его для тебя!“
Светлячок остановилась, устремив на него свой взгляд, и он танцующей походкой подошел к ней. Следующая половина минуты была самой суматошной в его жизни. Не ожидая рассмотрения вопроса под различными другими углами зрения, кроме своего собственного, Светлячок неожиданно обрушилась на него со всем бесстрашием представительниц своего пола. За тридцать секунд Быстрая Молния получил вполне реальное представление о том, что происходит, когда тебя разрывают на мелкие куски. Впрочем, повреждения были не очень серьезными. Было выдрано всего несколько клочков шерсти: ведь трепка, полученная им от Светлячка, на девяносто девять процентов состояла из шума и скандала и лишь на один процент из укусов, — так что, когда экзекуция закончилась, у Быстрой Молнии осталось впечатление, будто он получил солидную взбучку, хотя и не чувствовал от нее никакой боли. Разумеется, он ни разу не пытался дать сдачи. Опешив от изумления и растерянности, он даже не выпустил зайца из зубов. Эти положительные факторы к концу тридцати секунд заставили Светлячка пересмотреть степень его вины. Она отошла в сторону и искоса взглянула на него. Быстрая Молния, держа в зубах большого зайца, беспомощно стоял перед ней. Рычание в горле Светлячка смягчилось. Она отвернулась от него, затем снова покосилась на виновника происшествия. Быстрая Молния завилял всем туловищем. Светлячок снизошла до того, что в ответ слегка качнула великолепном хвостом. Затем вдруг она бросилась к нему и прижалась носом к его затылку. С радостным повизгиванием Быстрая Молния уронил свое подношение к ее ногам. И они, позабыв о том, что случилось, приступили к совместному пиршеству, угощаясь свежим мясом Вапуса, полярного зайца.
В течение первых часов их дружбы в скитаниях Быстрой Молнии и Светлячка не было никакой системы. И лишь когда Светлячок начала уставать, определенные цели и стремления стали формироваться в ее мозгу. Она последовала за Быстрой Молнией далеко в глубь снежной пустыни, чуть ли не до самой дальней границы тундры. Огромные просторы снежных равнин волновали ее, и, когда бы она ни останавливалась, чтобы осмотреться и прислушаться, она оборачивалась не в сторону моря, но всегда только на юг, в направлении лесов, солнца, тепла, света и дома. Однако усталость изменила ее намерения, пробудила в ней воспоминания о доме, о близости пирамиды, сложенной из камней, и о вмерзшем в лед корабле.
Как только она направилась в их сторону, Быстрая Молния сразу почувствовал, что ему угрожает. Он знал, что пирамида и корабль имеют прямую связь с существованием Светлячка, и он ощущал к ним ревнивую неприязнь. Инстинкт предупредил его, что в этом направлении его подстерегает опасность, такая же смертельная, как опасность от Уопаска, полярного медведя. Но не осторожность и предусмотрительность удерживали его, а другое, подсознательное чувство, предрекавшее ему неизбежность потери Светлячка, если та вернется на корабль. Светлячок же, напротив, оценивала ситуацию совершенно с противоположной точки зрения. На судне были вещи, которых она не терпела прежде и невзлюбила еще сильнее теперь, когда умер ее хозяин. Особенно диких собак-маламутов. Но корабль в течение многих месяцев был ее домом. Там были пища и тепло, удобная подстилка и долгие часы безмятежного сна. И она не понимала, почему бы Быстрой Молнии не вернуться вместе с ней ко всем этим удобствам. Она не собиралась бросать его, но у нее был свой особый, женский метод убеждения. Иногда, когда Быстрая Молния отставал, она скулила и подвывала; в других случаях, когда ей не удавалось сдвинуть его с места при помощи лести и заигрываний, она решительно отправлялась одна, притворяясь, будто навсегда порывает с ним, и Быстрая Молния в панике очень скоро обгонял ее.