Чтобы заставить меня образумиться, он заставил меня просыпаться в полшестого утра. Это было безумие. Школа открывалась только в 8.30, но отец настаивал, чтобы я вставал на рассвете. И я бесился каждый раз, когда звонил будильник.
– Что это за дела? – кричал он, если я оставался в постели. – Парень, почему ты такой ленивый?
К счастью, мама была намного мягче. Как только папа уходил на работу, она позволяла мне вернуться в постель, а чтобы я не опаздывал в школу, иногда вызывала такси.
Хотя тогда я этого не понимал, мое легкомысленное отношение к тренировкам сказывалось на всех важных соревнованиях. Несмотря на то что я считался лучшим бегуном школы Вильяма Нибба, на региональных чемпионатах парень по имени Кейс Спенс из колледжа Корволла постоянно надирал мне задницу.
Кейс был полукровкой с отлично накачанными мускулами. В нашей школе поговаривали, что отец Кейса чересчур сурово заставляет его заниматься и, как я узнал позже, постоянно гоняет в тренажерный зал. Вероятно, эта дополнительная тренировка давала ему преимущество надо мной, потому что Кейс был явно более тренирован, хотя нам обоим было по 13 лет. Сильно развитый пресс моего соперника давал дополнительную мощность на беговой дорожке, и я не мог его догнать, как бы сильно ни старался. А поскольку я не перетруждал себя тренажерным залом и пропускал упражнения на пресс мистера Барнетта, то всякий раз проваливал соревнования.
Проигрыш Кейсу Спенсу был для меня не менее болезнен, чем 700 упражнений Барнетта, поэтому после очередного поражения на региональном треке в 2000 году я решил, что с меня хватит. Я был в бешенстве, и раздражение заставило меня собраться. У меня появилась цель, как в те времена, когда на гонках с Рикардо Геддесом мистер Нугент поставил на кон комплексный обед. Я решил побороть этого парня, чего бы мне это ни стоило.
«Так, Кейс Спенс, – говорил я себе по дороге домой, – в следующий раз этого не случится».
Это стало для меня очередным вызовом, появился новый соперник, и я начал тренироваться усерднее. Я работал и работал над собой во время летних каникул, и, по мере того как я все больше практиковался, наконец-то стало происходить что-то особенное. В то время я впервые обратил внимание на Олимпийские игры, когда кто-то показал мне видеоматериал Игр в Атланте в 1996 году.
Этот ролик взорвал мое сознание. Это была одна из самых удивительных вещей, которую я когда-либо видел, потому что никогда раньше не смотрел трансляций Олимпийских игр. В конце ХХ века на Ямайке редко показывали Игры: в стране просто не было технологий и должного финансирования, чтобы транслировать спортивные события такого уровня. Если бы телекомпания «Кингстон TV» захотела показать прямой эфир Игр, это обошлось бы в огромную сумму. К тому же в Шервуде не было ни спутникового, ни кабельного телевидения. Чтобы увидеть новости из-за рубежа, надо было прикреплять антенну к дому и ловить слабый сигнал. Тогда нельзя было просто включить телевизор и смотреть ESPN или Sky Sports, как сегодня. Просмотр телевизора требовал серьезных усилий, поэтому смотреть какие-нибудь забеги было для меня практически невозможно.
Когда Джонсон пересекал финишную черту, я подумал: «Боже, я хочу быть как Майкл Джонсон. Я хочу стать золотым олимпийским чемпионом». Впервые меня посетила такая мысль.
Первое видео стало для меня важным, потому что я увидел, как популярны дистанции на 100, 200, 400 и даже проклятые 800 метров по всему миру, а не только у нас на Ямайке. Юниорские чемпионаты были крупнее, чем те межшкольные и региональные, в которых я участвовал, но даже наша 30-тысячная толпа выглядела ничтожно маленькой по сравнению с размахом Олимпиады. Те игры были просто грандиозными. До этого видеоролика я даже не знал, насколько спринт популярен во всем мире. Но самое замечательное для меня тогда – это впервые увидеть Майкла Джонсона, атлета, бегающего мои любимые дистанции на 200 и 400 метров. Более того, он выиграл два золота на обеих дистанциях и побил мировой рекорд на 200 метрах со временем 19,32 секунды. Я был ошеломлен этим, но больше всего меня впечатлило, что он пробежал всю дистанцию с абсолютно прямой спиной и ровным положением головы. Я никогда раньше не видел, чтобы так бегали.
Я не мог понять, как он это делал. Джонсон бежал так ровно, что казалось, гонки даются ему легко. Даже когда в финале он немного устал в конце 400-метровки, в те секунды, когда казалось, что мышцы его горят, каждая часть его тела была прямой. Когда Джонсон пересекал финишную черту, я подумал: «Боже, я хочу быть как Майкл Джонсон. Я хочу стать золотым олимпийским чемпионом». Впервые меня посетила такая мысль.