– До «Смоленской»! – говорю я.
Парень за рулем, облаченный в светлую футболку с пятнами пота под мышками и видавшие виды джинсы, радостно кивает, даже не назвав цену. Кризис! Из одного конца города в другой можно попасть за триста рублей.
– Иван, пусть Андрей едет на место один, а ты давай садись.
– Ты офигела! – говорит Иван, не в силах оторвать руку от ручки своей холеной тачки.
Музыка в моей голове не смолкает.
На мгновение я представляю Сереброва в коротких шортиках Ангуса Янга с гитарой в руке. Получается неплохо.
– У нас уговор! – напоминаю я. – Считаю до трех и сваливаю.
Иван закатывает глаза, потом говорит что-то Андрею поверх опущенного стекла и направляется ко мне.
– Смерти моей хочешь! – ворчит он, усаживаясь на заднее сиденье.
– А кто же мне тогда будет платить зарплату? – я пролезаю следом в узкое, захламленное газетами и пустыми полиэтиленовыми пакетами пространство.
Водитель давит на газ, и, сопровождаемые скрежетом каких-то деталей, мы едем в сторону Садового кольца.
«I’m on the highway to hell».
Правило второе – никогда не возвращаться тем же путем, каким приехали.
– Ты уверена, что в этом мусоровозе с нами ничего не случится? – интересуется Иван шепотом, брезгливо оглядевшись. Обычный мусоровоз – истертые чехлы, некогда бывшие плюшевыми, грязные коврики, отсутствующие ручки стеклоподъемников на задних дверцах.
«Highway to hell».
– Ну подхватим какую-нибудь заразу, – веселюсь я. – Подумаешь!
«I’m on the highway to hell».
Наш пилот явно мечтает о карьере гонщика. На повороте он выскакивает на проспект под носом у большого внедорожника и, не сбавляя скорости, мчит вперед. На зеркальце заднего вида, повешенный на шнурке, болтается пластмассовый скелет.
«Highway to hell».
Иван, ухватившись за ручку дверцы, кажется, пытается медитировать. На проспекте столпотворение, все играют в увлекательную игру «Попробуй обгони!».
– Не переживай, я рядом, ты в полной безопасности, – говорю я с улыбкой. Интересно, сама-то я верю в сказанное?
«I'm on the highway to hell».
Человек слева от меня молча показывает мне средний палец.
«Highway to hell».
Я откидываюсь на сиденье и наслаждаюсь поездкой. Наконец, когда мы чудом проскакиваем между двумя автомобилями и пару раз грубо нарушаем правила движения, впереди появляются высотки Смоленской площади.
– Нам возле метро, – говорю я.
– Какого метро? – спрашивает Иван не своим голосом.
– Обычного. В Москве есть метро.
– Я не поеду на метро!
– Я поеду, и ты поедешь! – отрезаю я.
Иван пытается что-то мне возразить, но деваться ему все равно некуда.
Между тем яростные гитарные запилы у меня в голове закончились, и Бонн Скотт снова заводит свое: «I'm on the highway to hell».
Странная история. Человек давно умер, а мы продолжаем слушать, как его голосовые связки рождают звук.
Водитель пытается перестроиться в правый ряд. Рядом кто-то яростно сигналит. Интересно, сколько процентов автомобилистов Москвы действительно умеют водить?
«Highway to hell».
Наконец мы оказываемся в зоне досягаемости тротуара. Повиляв немного, чтобы удачнее притормозить, наш драндулет останавливается.
– Ты платишь! – говорю я Ивану.
Тот молча лезет в карман за портмоне и извлекает оттуда пятисотрублевую банкноту.
– Хватит? – спрашивает он у парня за рулем.
Тот, обалдев от щедрости пассажиров, радостно кивает.
– Да, да, хватит! Спасибо!
– Ты явно его лучший клиент за день, – говорю я, открывая дверцу.
– Подождите! А это не вы? – спрашивает неожиданно водитель, когда мы уже почти покинули салон.
– Нет, это не я, – говорит Иван и хлопает дверцей.
«I’m on the highway to hell».
Стараясь идти как можно быстрее, Иван в два шага пересекает тротуар и, не глядя по сторонам, словно преступник в розыске, ныряет в высокие деревянные двери станции. Я спешу за ним.
«Highway to hell».
Гитара напоследок выдает витиеватый пассаж и затихает.
Правило третье – совершать необдуманные поступки.
Он пришел ночью. Часа в два. Ему открыла Маша. Постучала ко мне в комнату в халате, сказала: «Там к тебе Серебров» и ушла спать. Я вдруг поняла, что фразу «Там к тебе Серебров» она произносит уже без удивления.
Я вышла на лестничную клетку. Он был в стельку пьян. Не просто пьян, а мертвецки. От отчужденности последних недель не осталось и следа. От привычного лоска – тоже. Передо мной на корточках сидел парень двадцати четырех лет, которых полным полно на улицах любого города этой страны. Он не брился дня три. В руках – бутылка «Чиваса». Трясущиеся руки ищут сигареты по карманам. На лестничной клетке кто-то выкрутил лампу. Свет шел снизу, скудно освещая его лицо. Ввалившиеся щеки, мятая футболка. Так выглядят тени мертвых в чистилище в ожидании высшего вердикта.