Уезжая, я совершил ошибку, но я мог ее исправить. Я вывел из себя своего командира, но я знал, что он через секунду порекомендует флоту восстановить меня в должности. Я был хорош в роли солдата. А вот переход от военной к гражданской жизни мне не удавался.
Стук не был неожиданностью.
«Подожди секундочку», - сказал я, сдерживая сердце, а остальное пробормотал под нос, чтобы тот, кто был снаружи, не услышал. «Я еще не совсем разобрался в своей жизни».
«Открой дверь», - потребовал Эмери с другой стороны.
Какого черта? «Почему ты не...»
«Ты меня слышал?»
«Конечно, я тебя слышал, но тебе нужно вернуться туда и...»
«Прекрати», - сказал он просто, но твердо.
Как будто это должно было сработать. «Ты что, с ума сошел?»
«На самом деле все как раз наоборот, так что открой дверь», - настаивал он.
«Эмери, - вздохнул я, чтобы сказать то, что было лучше для него, а не для меня. «Я в порядке; тебе не нужно меня проверять. Мне просто нужна минутка».
«Открой дверь», - повторил он, более низким, почти гортанным голосом.
Я почувствовал этот звук в самом низу живота.
«Сейчас, Бранн».
Я прочистил горло. «Я в порядке. Я был.... Слушай, я знаю, что вам с Лидией нужно поговорить, все выяснить и составить планы...»
«Мы уже сделали все, что собирались сделать сегодня».
«Эмери...»
«Открой дверь!»
«Ты должен...»
«Меня так тошнит от того, что ты говоришь мне, что я должна делать, а что нет, что мне хочется блевать».
Что? «Я не говорю...»
«Ты говоришь то, что, по твоему мнению, я хочу услышать, и это сводит меня с ума. «Ты...» - прохрипел он, едва не подавившись словами. «Сводишь меня с ума».
Я вздохнул, готовясь к тому, что мне придется сказать. Пришло время разорвать связь. «Мне очень жаль. Я подумал, что мне, наверное, стоит уйти, потому что я делаю тебя несчастным, а я не хочу и дальше чувствовать себя дерьмово, и...»
«Пожалуйста, детка, просто открой дверь», - умолял он.
Если бы он ударил меня в живот, воздух не покинул бы мое тело быстрее. Да, ласковое обращение было неожиданным, но в основном потому, что я не мог представить, чтобы он когда-нибудь использовал его по отношению ко мне. С другой стороны, если бы Локрин Барнс назвал меня как-нибудь иначе, чем по имени, я бы умер от шока. Он не был таким. Его мозг не перемещался в мягкие места сердца, потому что это была не та часть его анатомии, которая двигала им.
Но Эмери Додд уже показал мне, что его сердце, нежное, ранимое, но крепкое сердце, было тем, чем он жил. Это было видно по тому, как он общался со студентами, которых мы встречали в городе, с родителями, братьями и сестрами, когда они разговаривали по телефону, и, конечно же, со своими девочками. Я знал, что этот человек нежен до глубины души. Но я никак не ожидал, что это сострадание или привязанность могут быть обращены на меня каким- либо иным способом, кроме самого общего. Он заботился обо мне, но как о своем сотруднике и не более того.
Вот только он сказал совсем другое. Он сказал «детка», чего я никогда раньше от него не слышал. Я вскочил, ударившись о дверь, и это слово пронеслось сквозь меня: боль в его голосе, тоска, поджигающая всю мою жизнь.
«Я был таким глупым», - хрипло признался он. «Ты вел себя нелепо, делал все противоположное тому, чего, как я знаю, ты хотел, но я позволял тебе это, потому что думал, что так будет правильно, хотя все время знал, что лучше».
Я понятия не имел, что сказать.
«Пройти через ад - это одно, но позволить, чтобы моих девочек съедал страх, и смотреть, как ты выворачиваешь себя наизнанку - это невозможно простить».
«Что?» спросил я, поворачиваясь лицом к двери. «Я не -»
«Нет, ты проходил», - выдавил он из себя, и это прозвучало так, будто он слегка ударил кулаком по дереву. «Я вижу, как ты смотришь на меня, но я сказал себе, что это не то, что я думаю, хотя я знал об этом с самого первого дня».
«Эмери...»
«Я был таким чертовым эгоистом», - выплюнул он с явным отвращением к себе. «Я позволил этому продолжаться, потому что столкнуться с этим - с последствиями этого - было трудно».
Я снова не знал, что сказать, чтобы утешить его.
«Мне так жаль, Бранн».
«Что? Нет. Ты не должен...»
«О, черт возьми, нет. Я слушал твои слова, а не поступки».
«Нет, это...»
«Ты умираешь понемногу каждый день».
Так и есть, это была правда. Без сомнений.
«Это не работает, Бранн».
Сердце мое сжалось, и я обнаружил, что мне едва хватает воздуха, чтобы дышать.
«Мы ходим друг вокруг друга, мы вдвоем, здесь, в этом доме, и никто из нас не хочет делать ничего непоправимого... непростительного... мы оба топчемся на месте, дожидаясь, когда тебе придет время уходить».
Он был прав. Я умру, прежде чем подведу его девочек. Я каждый день вставал и говорил, что смогу это сделать. Я вставал каждый день и проводил внутреннюю беседу. Еще одна секунда, еще одна минута, еще один час и еще один день... Я бы притворился, что Эмери Додд меня ни капельки не волнует. Я бы игнорировал его присутствие, чтобы быть рядом с Оливией и Эйприл. Я мог это сделать и делал, но это, без сомнения, опустошало меня изнутри.
«Но ты не можешь остаться только ради них».
Я уперся руками в дверь и откинулся назад, опустив голову на плечи.
«И я ненавижу Мала Езика, хотя и отправил своих детей с ним».
«Что?» Я задохнулся, быстро вскочил и распахнул дверь, отчего он чуть не упал на меня. Он сильно накренился, и ему пришлось быстро выпрямиться или налететь на меня.
В итоге я поймал его, положив руки ему на бедра, чтобы он не упал.
Мы стояли там, оба ростом в шесть футов два дюйма20, глаза в глаза, никто из нас не вздрагивал, не оправдывался и не убегал.
«Я сказал, - пробормотал он, высвобождаясь из моих объятий, поворачиваясь, закрывая дверь и запирая ее, - что ненавижу Мала Езика».
Я завороженно смотрел на него, пока он поворачивался ко мне лицом, убедившись, что никто, кроме нас двоих, не может попасть в комнату.
«Разве тебе не нужно вернуться туда?»
Он сделал шаг вперед, и хотя в обычной ситуации - или в новой нормальной, которую мы установили, - я бы сделал шаг назад, но я не мог заставить себя сдвинуться с места.
«Эмери, я...»
«Бранн». Он произнес мое имя, хрипло и глубоко, и этот звук, это ощущение, которое я почувствовал, когда мое имя сорвалось с его языка, прокатилось по мне, щелкая и потрескивая на моей коже. «Разве ты не хочешь знать, почему я его ненавижу?»
Я кивнул, не в силах говорить, утопая в том, как он смотрит на меня, слыша, как учащается и останавливается мое собственное дыхание.
«Я ненавижу его, потому что он тебе нравится, ты ему доверяешь и так расслабляешься, когда ты с ним», - пробормотал он, улыбаясь мне. «Я видел вас вместе, его жену и детей. Когда ты с ним, ты остаешься собой, как и с девочками, и совсем не такой, как со мной. Больше нет».
Что я мог сказать? Это была правда: я был идеален с Эмери с того самого дня, как поцеловал его. Никто не мог бы пожелать лучшей заботы о своих детях, но когда дело дошло до него, я перестал существовать. Я был скорее роботом, чем человеком.
Он шагнул ближе, отчего пространство между нами перестало существовать, и я не смог подавить стон от того, что он рядом, прижался ко мне, его бедра - к моим, его пах - к моему животу.
Я боялся что-либо сделать, не желая проснуться, нарушить чары.
«Я тоже хочу, чтобы ты был со мной настоящим, Бранн», - прошептал он, его дыхание коснулось моего лица. «Скажи, что будешь».
Но как я могу?
Я хотел пошевелиться, но он обхватил меня за шею, удерживая на месте, а его левая рука скользнула под футболку и скользнула по бедру.
Я невольно вздрогнул в ответ. «Нет, не прикасайся ко мне», - простонал я, и из моего рта вырвалось совершенно противоположное тому, что было в моем сердце.
«Но я хочу», - заверил он, наклоняясь и прижимаясь губами к моему горлу.
Я перевел дыхание, услышал его довольное мужское урчание и впервые осознал нечто важное.
Все это время я считал себя главным. Я думал, что это я принимаю решения, сдерживаю себя, контролирую и не давлю. Но тут до меня дошло, что Эмери подыгрывал мне. Раньше он не участвовал, а теперь участвовал. Так выглядел Эмери Додд, когда был увлечен.