Так каждому досталась своя половина. Класс стал задумчивее, торжественнее и, кажется, даже поскучнел от этой торжественности.
Один Коля Шмырёв оставался весел и неунываем. Ему не досталось никого. В классе случилось нечётное число учеников, и кому-то пришлось быть одному. К Шмырёву ни одна девочка не соглашалась садиться, но, несмотря на это, он держался в гордом одиночестве. Зато был пересажен на первую парту и всегда оказывался у преподавателя под рукой, что отразилось на его успеваемости.
Вот тогда-то ученику восьмого класса Денису Тагенцеву в пару пришлась Наташа Коростелёва, девочка незаметная, вначале не привлекавшая никакого внимания Дениса. Потом он с удивлением стал замечать в ней ту особенность, которая делает каждого человека незаменимым: и лицо особенной формы, и стать – не такая, как у остальных, а высокая. Не в том смысле, что Наташа высокого роста, а наоборот, что-то крылатое, неуловимое, небесное сквозило в каждой чёрточке её фигуры, ещё детской, ещё подвижной и гибкой, как лозинка на ветру.
Шмырь всё приставал к Денису:
– Ну, как? – весело, но с ноткой зависти спрашивал он.
– Что, как? – не понимал Денис.
– Ну, это – ножки…
– Что ножки? – до Дениса пока не доходило понятие – «ножки».
– Небось, встаёт? – гыкал Шмырь
– Встаёт один вопрос к тебе: когда ты, скотина, отвяжешься?
Но тот не обижался. Даже громоздился в лучшие друзья: всё спрашивал – что, да как? Подозрительный стал какой-то. На переменах всегда старался быть рядом, прикидывался своим в доску, ссужал деньгами и сигаретами. Норовил быть необходимым. Вроде брата сделался. С глаз не спускал, пока Денис не уехал в Москву. Школа – что? – движение к цели. А цель – всё!
Ошибался Денис Тагенцев, кадровый экономист среднего звена. Оказалось, как по Троцкому: цель – ничто, главное – движение. Вот и сидит Денис в доме Шмыря, где рядом… рядом где-то то самое движение, воплотившееся в женское податливое тело.
Бросил Коля Шмырёв на сонную тахту, стоящую возле окна, старинный кожушок овчиной наружу, а сам:
– Я – щас! Ты отдыхай! – и скрылся за тихой нескрипучей дверью, куда Денису заглядывать и в голову не пришло.
«Я – щас!» – сказал Коля и пропал. Только за окнами шум осенних листьев и пустота ночи.
Что оставалось делать? Прилёг случайный гость на кожушок и растворился во хмелю, как в густом киселе.
– Ой! – раздался испуганный женский голос, и Дениса сразу вышвырнуло из липкого киселя наружу.
В комнате лучистый солнечный свет. И, как ангел, слетевший с луча, в голубой полупрозрачной ночной сорочке стоит его Наташа, высвечиваясь вся, словно под той сорочкой не женская суть, а лампа в сотни ватт. Денис от неожиданности снова закрыл глаза. Не может быть! Это вовсе и не Наташа, а кто-то совсем другой, только в её образе. Такую он её никогда не видел.
– Денис, как ты сюда попал?
– Как, как! Через трубу залетел! Закройся! Глазам больно!
– Так уж и больно? – она, словно маленькая девочка, прихватив пальчиками края сорочки, крутанулась перед Денисом. – Не нравится?
В это время распахнулась дверь, и в проёме показался сам хозяин, застыв от изумления перед нескромными движениями жены:
– Закрой себя руками, женщина! – дурашливо возвышая голос, скомандовал Шмырь. – Оденься приличнее, у нас гости!
– Ну, какие это гости? Это же Дэня Тагенцев!
У Дениса что-то мягко ворохнулось в груди. Так она его называла в школе: – «Дэня» да «Дэня». Не забыла, видать.
– Был Деня, – нарочито смягчив «э», сказал, подходя к жене Николай, – а теперь – Денис Иванович Тагенцев, служащий банка, финансист. Поняла? – и резко, с оттяжкой отвесил ей по ягодице такую «пощёчину», от которой Наталья сразу убежала обратно в комнату.
Дениса больше всего поразило не то, что перед ним только что вытанцовывала условно прикрытая ночной сорочкой Наталья, а то, с какой вольностью с ней обошёлся Коля Шмырёв. Денис на мгновение забыл, что эта женщина – законная жена Шмырёва, и он волен делать с ней, что хочет.
Чувство, похожее на ревность, совсем возвратило его к действительности, и он, кивнув хозяину, заспешил на выход, не сразу попадая ногами в ботинки.
– Куда бежишь, дурак? Может, за Наталью обиделся? Так я ей только по-свойски леща отвесил. Женщине это всегда приятно. – Николай уже колдовал над плиткой. – Подожди! Похмелимся!