– Главное – часы, – говорил он Нине.
– Но, Борис Константинович, я ведь и прошлый раз заметила время включения приборов.
– По каким часам?
– По своим, конечно.
– Давайте найдем что-нибудь поточнее. Как вы думаете, у кого могут быть более или менее точные часы? В лаборатории Бабашьянца?
– Сомневаюсь.
– Если вам не трудно, посмотрите, что-нибудь у них должно быть.
– Борис Константинович, – сказал я, – я еще раз прошу прощения, что доставил вам столько хлопот…
– Перестаньте! – Профессор досадливо махнул рукой. – Что-то я не заметил раньше у вас особой деликатности.
– Только ради научной истины. В присутствии истины я буквально стервенею.
– Ну, ну, – пробормотал профессор без улыбки. По-видимому, особой симпатией ко мне он так и не проникся.
Уснул я буквально через несколько минут после того, как улегся на уже знакомое мне ложе. Помимо всего прочего, я здорово устал за эти дни. Последнее, что я услышал, были слова Бориса Константиновича: «Как – спит!» Это обо мне, подумал я, и мысль растворилась.
И пришел сон, посланный мне У. И я снова, летал. Но не так, как раньше. О, это был совсем другой полет! У стоял на каменистой площадке, и вдруг ощущение своего веса исчезло. Он стал невесом, и легкий ветерок, тянувший с залитого солнцем холма или низенькой горы, раскачивал его, как травинку. Он оттолкнулся ногой и начал подниматься прямо вверх, как ныряльщик поднимается к поверхности воды, как поднимается воздушный шар.
Чувство легкости, свободы. У слегка наклонился в сторону, и горизонт послушно встал дыбом. Мы парили в золотисто-желтом небе, поднимаясь все выше и выше, и я слышал мелодию холмов.
А потом У скользнул вниз. Быстрее и быстрее. Свист воздуха вплелся в мелодию. Страха не было. Было веселое, озорное чувство всевластья над стихиями. Над янтарными холмами внизу, над желтоватым небом с длинными, стрелоподобными облаками. Над силой тяжести, которая сейчас тянула нас вниз и которая вовсе не была чужой и злобной, а была ручной и доброй, как собака. И у самой земли падение прекратилось. И мы снова поднялись вверх. И скатывались по крутым невидимым горкам неведомых силовых полей. И встретили в небе еще одного. Его имя было Эо. А может быть, его имя звучало вовсе не так, но он остался в моей памяти как Эо. И мы играли в небе, как птицы, как играли бы щенки, умей они летать.
И вдруг мы оба скользнули на землю. Нас позвали. Коа столкнулся с неполадками на энергетической станции, в которых он не мог разобраться.
И на помощь ему мысленно спешили братья. Сначала те, кто был ближе других к нему и кто был не слишком занят, потому что это был Малый Зов. И те, кто был ближе других к Коа, включались в его мозг. И их мозг и его мозг становились единым целым, работавшим в едином ритме.
Нам не нужно было объяснять, что случилось на станции, на которой был Коа. Мы знали все, что знал он. Мы были частью его, а он был нами. Но задача была сложна. Я не могу сказать, в чем она состояла, ибо мозг мой не смог усвоить технические образы, циркулировавшие в кольце Малого Зова. Они были слишком сложны и незнакомы мне.
И все новые братья вплавлялись в общий мозг, росший в кольце Малого Зова. И самосознание наше все расширялось и расширялось, пока не стало похоже на громадный, безбрежный храм, в котором тысячекратным эхом билась, сплеталась и расплеталась наша общая мысль. И эхо вибрировало и дрожало от нашей общей мощи. И мы поняли, что случилось с машинами Коа и что нужно сделать, чтобы избежать аварии. Но никто не мог бы сказать, что это понял он. Только мы, ибо внутри кольца Малого Зова не было меня, тебя, его. Были только мы.
И как только задача была решена, кольцо распалось, и У снова стал У, существом, протянувшим мне лучик сновидений сквозь бесконечную тьму космического пространства.
И я начал понимать, почему на Янтарной планете всегда сияет радостный отблеск…
– Когда, вы говорите, начался вчера первый цикл? – услышал я, просыпаясь, голос профессора.
– Быстрого сна? – переспросила Нина. – Сейчас посмотрим… Вот. В двенадцать сорок.
– Сегодня?
– В двенадцать сорок.
– Значит, совпадение полное?
– Нет, Борис Константинович. Вчера было десять периодов быстрого сна, а сегодня одиннадцать.
– И этот дополнительный?..
– Тоже пятиминутный.
– А интервалы?
– Надо замерить. Сейчас я займусь.
Я встал.
– Вы что, всю ночь бодрствовали надо мной? – спросил я.
– Нет, – сухо ответил профессор. – Я ездил домой.