— Но чтобы священнослужитель пошел на преступление…
— Ах, братец Джим, я не хочу быть банальным, но сколько же бессчетных миллионов человеческих жизней было загублено во славу божию! От крестовых походов до костров инквизиции, от конкистадоров до армейских капелланов, благословлявших летчиков и бомбардировщиков… Чтобы совершить убийство, между прочим, очень полезно быть уверенным, что ты не злодей, а лишь исполнитель высшей воли. А бог как раз тем и хорош, что снимает с тебя сомнения.
— Не понимаю я все-таки вас, — пробормотал Поттер и зябко поежился. — Как вы говорите о вере… Вы рассказывали, что росли в религиозной семье…
— Религиозные семьи, братец Джим, — самые эффективные рассадники неверия. Но мы отвлекаемся. Мы с вами воссоздали схему двух преступлений. Что мы упустили? Безразлично, укрепят ли пропущенные звенья схему или разрушат ее, как ветхое строение.
— А кто был человек, купивший в Стипклифе четыре линейки?
— Браво, братец Джим! Я вижу, вы входите во вкус толчения слов. Вы уже и сидите так, словно зажали ступку между коленями. Именно из-за этого человечка я и считаю, что по крайней мере Энок Бартон из штаб-квартиры ХСЦ в Стипклифе знал и помогал Колби. И, конечно же, в портфеле, с которым он приезжал в Лейквью, были не ценные бумаги. Там лежали безделушки, из которых даже школьник может легко изготовить бомбочку. Конечно, вы можете сказать: а зачем ему было приезжать? Ведь мог же и Колби съездить в Стипклиф? Мог. И наверняка ездил. Тем более, что приезд Бартона вовсе не улика. У нас вообще нет улик. У нас есть только отличная теория. Изящная, объясняющая все события, внутренне не противоречивая, компактная. Единственное, чего ей не хватает, — это доказательств. Ни одна живая душа не выдаст ордер на арест Колби, сколько бы мы ни соблазняли эту душу своими теориями. Нам нужны улики.
Сержант Поттер вздохнул шумно и печально. Ненадолго вспыхнувшее в нем оживление погасло. Он безнадежно поскреб свой затылок, но ничего не выскреб оттуда и замолчал.
— Есть идеи, сержант? — спросил лейтенант. — Я знаю, сержанту идеи по штату иметь не полагается, но все же?
— Нет, если все это так, как вы рассказали, то сработали они чисто. Иан Колби мог бы даже нам тихонечко признаться во всем, а потом отказаться на суде.
— Значит, братец Джим, улик нет?
— Нет.
— И прекрасно. Раз их нет, мы их создадим.
— Что это вы задумали? Нет, меня уж лучше в это не впутывайте… Может быть, там у вас, в Шервуде, такие вещи и делают, но только не у нас здесь… Нет уж, мистер Милич…
— Генри, Генри, братец Джим!
— Я против закона…
— Да пребудет с нами крестная сила, о чем вы толкуете? Вы думаете, я намерен заняться изготовлением фальшивых улик? Хотя фальшивые улики и лучше настоящих, потому что их делают по заказу, но мне они тоже не по душе, братец Джим.
— А о чем же вы говорите?
— Надо заставить синта ошибиться. Пусть он ошибется и даст нам необходимые доказательства своей вины.
— И как вы заставите его это сделать? Попросите его?
— Браво, братец Джим, вы открываете для себя иронию. Даже если вы и не заработаете продвижения по службе, вы уже обогатились духовно.
— Опять вы смеетесь надо мной! Вначале вы…
— Вначале мы были недостаточно знакомы. Для того чтобы издеваться, нужно быть хорошо знакомым со своей жертвой. Ее нужно даже любить. Но хватит кустарных парадоксов…
— Чего?
— Парадоксов! — крикнул лейтенант. — Сегодня же я подарю вам толковый словарь, и вы начнете посматривать в него перед сном.
— У меня есть словарь, — обиженно сказал сержант. — Я его уже замусолил за время, что познакомился с вами.
— Гм… Ладно. Вернемся к уликам. Мы совершенно забыли о русских. Этот молодой человек, если не ошибаюсь — Чернов, обладал такими же способностями, что и Лина Каррадос. Я имею в виду не только сами сны, но и умение читать мысли.
— Ну и что?
— Вот я и подумал, что если уговорить его на небольшую инсценировку…
— Как так?
— Пусть на самом деле этот дар не вернулся к нему, но ведь можно все разыграть так, словно он снова может читать чужие мысли. Можно?
— Наверное.
— Об этом узнает Колби. Что он должен делать? Думайте, братец Джим. Если вы снова пожмете плечами, я обижусь на вас.
— Он испугается…
— Безусловно.
— Он постарается немедленно покинуть Лейквью.
— Браво!
— Но мы сможем задержать его, заявив, что следствие еще не закончено.
— Сержант Поттер, поздравляю вас, вы начинаете думать. Хотя, может быть, надо не поздравлять вас, а выражать соболезнование. Теперь двинемся дальше. Допустим, Колби остался. Он нервничает. И вдруг узнает, что, скажем, завтра Чернов собирается в Шервуд. Вместе с лейтенантом Миличем.
— Зачем?
— Это он мучается мыслью: зачем? Снова и снова перебирает он в уме все детали обоих убийств, тасует все факты и раскладывает колоду. Чернов читает мысли. И едет с Миличем в Шервуд. Заметьте, с Миличем. Значит, они знают. Он не может догадаться, какие именно у нас улики, и от этого нервничает вдвойне. Он едет в Стипклиф. Теперь в панике уже не он один. Мечет и рвет Энок Бартон. Еще бы, это был бы страшный удар по молодой растущей церкви. Последствия его даже трудно себе представить. И наконец оба синта смотрят друг другу в лицо и читают в глазах друг друга одну и ту же мысль: Чернов должен исчезнуть. Но как? О, тут уже есть над чем подумать конкретно. Раз Чернов и Милич едут в Шервуд, то, скорее всего, в полицейское управление. Иначе Чернов мог бы выбрать себе более интересное общество. Да и сам факт общения русского ученого с шервудским полицейским — дело не очень обычное. Эрго?
— Что?
— Эрго, говорю! По латыни — «следовательно». Запомните, братец Джим. Следовательно, их нужно уничтожить до того, как они попадут в Шервуд. В наш просвещенный век, век прогресса, сделать это нетрудно. Моя машина им известна. Где-то недалеко от выезда на шоссе стоит одна или две машины. В них — хорошие ребята, умеющие метко стрелять во славу Христову.
— Не святотатствуйте, прошу вас! — Сержант вздрогнул и поежился.
— Я не святотатствую, братец Джим. Я констатирую факты и возможности. Итак, меткие верующие ребята с нервами, укрепленными христином, замечают серенький «джелектрик». Две-три автоматные очереди на близком расстоянии — и обоих человечков в машине можно уже не бояться. Довольны меткие братья во Христе, доволен Иан Колби, улыбается Энок Бартон. Христианской синтетической церкви уготовано светлое будущее. Даже мистер Бьюгл и тот доволен: «Я ж говорил, что контакты с русскими до добра не доведут». — «Не он убил, а его убили». — «Ну, знаете, это уже тонкости. Раз его убили, значит, неспроста». И всклокоченный интеллектуал Абрахам Лернер вздохнет спокойнее. Так было бы, если б инициатива принадлежала им. Но она может принадлежать и нам. В нашем управлении есть точно такие же машины, как моя. Только с пуленепробиваемыми кузовами и стеклами. Колби не будет знать, что мы сменили машину. Она будет той же марки, того же цвета, с тем же номером. А спереди и сзади на шоссе будут патрулировать наши замаскированные машины. После того, как по нас выстрелят, нападающие попытаются скрыться, но их задержат. Следы приведут к Эноку Бартону и Иану Колби.
— Гм… Вы так здорово рассказываете, что саму операцию осуществлять вроде бы и не нужно. Неужели вы это сейчас все придумали?
— О нет, — скромно улыбнулся лейтенант, — не за день и не за два.
— Значит, вы уже давно подозревали Колби?
— Угу, братец Джим. Но сыщик — как ученый, которым я когда-то хотел стать: он имеет моральное право на теорию только тогда, когда соберет достаточно фактов и обретет уверенность в своей правоте. Что вы вздыхаете так тяжко, сержант?
— Все это… как-то… если бы мы писали детектив, тогда да. А в жизни…
— А в жизни, вы хотите сказать, все может быть не так?