— Кто вам сказал, Рэйвен, да? А почему мы с вами друг друга понимаем? Это тоже Рэйвен сделал?
— Нет. Сэр Рэйвен — добрый ворон, но ему такое не под силу. Это все Главный Драматург. Рэйвен доложил ему, что вы человек с добрым сердцем и пытливым умом, и что вам для реализации вашей заветной мечты нужно знать английский язык. А он распорядился вам помочь.
— А кто этот Главный? — спросил Андрюха.
— Тот самый, что подсказывает мне сюжеты. Вы знаете, ведь я сейчас иду на премьеру своей новой пьесы. Вы бывали в театре «Глобус»? До начала еще полтора часа, но я люблю приходить заранее.
В театре «Глобус» Андрюха, грубо говоря, не бывал. Он бывал в Театре кошек Юрия Куклачева. Но об этом вряд ли стоило хвастаться самому Шекспиру.
— А пьеса моя сегодняшняя, сэр, называется так: «Трагическая история о Гамлете, принце датском».
— Длинновато как-то, — сказал Андрюха. — Может быть, назвать просто «Гамлет»?
— Замечательно! — Шекспир секунду подумал и расцвел в улыбке. — А я-то думаю — что с названием не так? «Гамлет»! Правильно!
Они не торопясь шагали в сторону виднеющейся между домами реки, оживленно беседуя на двух своих языках. Шекспир спросил, в каком году родился его юный собеседник, и, получив ответ «В 2003-м», задумчиво прошептал: «Четыреста лет… » Но куда больше пришлось ему изумляться, когда пришелец из будущего, изложив для начала пару наиболее приличных школьных анекдотов, плавно перешел к своим школьным успехам, а если уж совсем конкретно — к изучению английского языка.
— Аделаида Герундиевна — она такая… Негативный персонаж, в общем, — втолковывал Ватников великому барду. — А мне английский очень нужен, я в мореходку хочу…
— Хорошее дело, — согласился Шекспир. — Нас, британцев, вся Европа называет не иначе как “Enlightened Seafarers”, то есть просвещенными мореплавателями. Заметьте, дорогой Уоткинсон, мореплавателями, и непременно просвещенными! И мы этой характеристикой по праву гордимся.
— Да и я бы гордился, если бы стал мореплавателем, да еще просвещенным, — признался Андрюха.
— А что же мешает выучить наш язык? — спросил драматург.
— Две беды. Первая: слов учить надо жутко много; голову надо иметь просто как у слона.
— Вы знаете, мистер Уоткинсон, а ведь это миф. Я, вероятно, использую в своих пьесах несколько тысяч разных слов. За это я регулярно получаю нарекания широкой публики, желающей, дабы я был несколько ближе к народу. Если же взять тех же мореплавателей, а также купечество, духовенство, лекарей и ремесленников, то все эти столь уважаемые мною и весьма достойные люди живут в рамках трех-четырех сотен слов. Люди учатся, трудятся, нанимают ближних на работу и нанимаются сами, продают и покупают плоды своего труда, влюбляются друг в друга и признаются в любви, затем воспитывают детей, ревнуют, ссорятся, иногда строят интриги на службе, а иногда воюют — практически никогда не выходя за пределы весьма небольшого семантического ядра.
Понять, что такое это “semantic core”, Андрюхе помог шекспировский жест — тот двумя руками очертил в воздухе некий расплывчатый круг радиусом сантиметров в шестьдесят.
— И выучить эти две-три сотни слов для образованного молодого человека вроде вас — ерунда на постном масле.
В шекспировской фразе никакого постного масла, разумеется, не было; Андрюха услышал “piece of cake” («кусочек пирога»), но выражение понял правильно.
— Если желаете, сэр, я попробую назвать вам все эти слова поименно, их действительно около трех сотен.
— Вы человек занятый, мне неудобно вас сильно припахивать, — застеснялся Ватников. — Нет, не надо, я их сам в интернете найду.
— Интернет? Я знаю, что это такое, — задумчиво произнес драматург. — Главный показывал мне эту штуку во время одной из наших бесед. Вы знаете, сэр Эндрю, я давно вынашиваю идею одной пьесы. Это будет величайшая из моих драм, и это будет драма о жажде власти, как «Гамлет» был драмой об одиночестве человека в толпе. Так вот, Макбе́т — так будут звать главного героя — по сюжету будет регулярно ходить за советом к черному прямоугольному матовому зеркалу, в котором появляются различные отражения, бесплотные духи и призраки. Так какова ваша вторая помеха на пути к мечте, сэр?
— А вторая помеха, причем пострашнее первой грамматика. Это вообще ужас! Герундиевна сказала, что там времен не то 26, не то 48.
— В самом деле? — Шекспир насмешливо поднял бровь. — Сорок восемь времен? Как это? Как такое возможно?
Собеседники выходили на берег реки — разумеется, это была Темза. На другом берегу возвышалось неописуемой красоты и величия готическое здание (это был Вестминстер, но Андрюха, понятно, этого не знал), а поодаль виднелась довольно мрачная крепость с квадратными башнями, над ней вилась стая черных воронов. Андрюхе показалось, что один из них приветственно помахал ему крылом…