Геракл счел такое устройство неправильным и решил открыть проход, который соединил бы Средиземное море с океаном; у одной горы было два хребта, это и стало обстоятельством, облегчившим его задачу; он уперся спиной в одну из двух вершин, а ногами — в другую и толкнул ее. От столь мощного толчка горная цепь раскололась, море, бурля, устремилось в образовавшийся проход, и от этого удара или, вернее, из-за его последствий, содрогнувшаяся Мессина отделилась от Калабрии.
Двум горам, которые Геракл сотворил из одной и которые, кажется, еще и сегодня готовы соединиться, он дал название Кальпа и Абила.
А сам он продолжил путь, пересек Испанию, преодолел Пиренеи, перешел Рону, перешагнул через Альпы, миновал Лигурию и возвратился в Грецию, дав по дороге жизнь двум народам: баскам и галатам.
Все это я говорю, сударыня, к тому, что если бы Геракл родился на двадцать минут раньше, а не на четверть часа позже, то он стал бы старшим братом Эврисфея, а не младшим, как оказалось, и спокойно правил бы в Фивах, а не бродил бы по свету, как странствующий рыцарь; и тогда Кальпа и Абила по сию пору образовывали бы одну горную цепь, и я писал бы Вам, находясь на вершине горы, а не посреди пролива.
АНГЛИЧАНЕ В ИСПАНИИ
Между тем, восстанавливая в памяти старую легенду о Геракле, такую старую, что она, возможно, показалась Вам совсем новой; и при этом даже не углубляясь в вопрос, существовал ли один Геракл, как говорит Гесиод, или их было три, как утверждает Диодор[8], или даже шесть, по словам Цицерона[9], или же, наконец, пятьдесят три, как уверяет Варрон; не настаивая вместе с современными эвгемеристами, что из этих пятидесяти трех Гераклов, напротив, ни один не существовал как человек, как полубог или бог и что Геракл — это всего лишь Бел, Белое, Баал или Солнце, что его двенадцать подвигов — это двенадцать знаков зодиака, что его семь ночей — это семь дней недели, а пятьдесят две дочери Феспия и есть те самые пятьдесят две недели; не исследуя вероятность того, что все эти бесконечно повторяющиеся путешествия с Востока на Запад есть не что иное, как чудесный бег, совершаемый небесным светилом, которое дает жизнь людям и ввергает чудовищ во тьму, а иными словами — в смертельное небытие, — мы тем временем продолжаем наш путь к Гибралтару.
А теперь, сударыня, позвольте сказать Вам нечто такое, что несомненно покажется Вам не менее сказочным, чем легенда о Геракле; так вот, Гибралтар — единственный город не только на испанском побережье, но во всей Испании, который утопает в тумане.
Но, возразите Вы, почему этот туман стелется именно над Гибралтаром, а не над Альхесирасом, Тарифой или Кадисом? На это я отвечу Вам без малейшего колебания: потому что Гибралтар — английский город, а Англия, как известно, славится своими туманами. Не следует заблуждаться, сударыня, туман насылает не природа, а англичане. Англичане делают все, что хотят; они борются не с сыном Земли, подобно Гераклу, а с самой Землей.
Но самое любопытное состоит в том, что они борются и побеждают. Англичане вывели далию, которая пахнет гвоздикой. Они вывели вишню без косточек, смородину без зернышек; сейчас они выводят быков без ног. Вы только посмотрите на быков из графства Дарем, у них остался всего один сустав на ногах, и они передвигаются чуть ли не на животе. Вскоре у них не останется ни одного сустава, и тогда они действительно будут ползать на животе. Так и с туманом. Не было тумана в Гибралтаре до тех пор, пока Гибралтар не стал принадлежать англичанам; но англичане привыкли к туману, им не хватает тумана, и они сотворили себе туман. "Каким образом?" — спросите Вы. Да при помощи сырья, черт возьми, при помощи каменного угля!
Так что, сударыня, если Вы когда-нибудь окажетесь в Гибралтаре, у Вас будет возможность удостовериться в истинности того, о чем я имею честь Вам сообщить, пытаясь тем временем отыскать на склонах горы город, утопающий в тумане, который поглотил его, точно еще одно море.
Впрочем, в Гибралтар меня толкает отнюдь не восторг, а двойной долг: путешественника и отца. Долг путешественника, ибо людям, которые знают, что вы пересекли пролив, и спрашивают вас: "Вы были в Гибралтаре?" — невозможно ответить: "Нет, я не был в Гибралтаре". Долг отца, ибо, как Вы знаете, сударыня, Александр пропал в Севилье, не догнал нас в Кадисе, и если у меня есть шанс найти его, то только в Гибралтаре.
А между тем, сударыня, Жиро и Дебароль нарисовали нам не очень соблазнительную картину Гибралтара. Они-то уже побывали там и поклялись никогда больше туда не возвращаться; но что поделаешь? Человек предполагает, а Бог располагает.
Надо Вам сказать, что Жиро и Дебароля, с карандашом и альбомом в руках рисовавших все, что им попадалось, приняли за переодетых испанцами французских инженеров, снимающих план английских оборонительных сооружений. Дело в том, что, с тех пор как у англичан появился Гибралтар, он стал для них чем-то вроде чумы, холеры или тифа; они думают только о Гибралтаре, видят во сне лишь Гибралтар, боятся исключительно за Гибралтар.
Вот уже скоро сто лет, как у них длится эта болезнь; из острой, какой она была первые двадцать пять лет, она перешла в хроническую. По крайней мере раз в неделю первому лорду адмиралтейства снится, что у него отнимают Гибралтар; он сразу вскакивает, зовет своего секретаря, диктует депешу и велит послать пароход. Пароход этот доставляет приказ о строительстве нового форта, о возведении новой крепостной стены, о сооружении нового горн-верка. А также об увеличении числа пушек: пушки, пушки и еще раз пушки. Так что в Гибралтаре набралось три тысячи пушек, и тому, кто найдет в Гибралтаре место, где еще одна пушка была бы не то что необходима, а хотя бы полезна, обещана награда в 2 000 фунтов стерлингов, то есть в 50 000 франков.
И вот итог: для обслуживания одного орудия требуется по меньшей мере семь человек, а потому в случае осады понадобился бы гарнизон в двадцать одну тысячу солдат лишь для того, чтобы обслужить пушки. Не говоря уж о том, что орудий в случае необходимости не преминут добавить еще.
Судите сами, как восприняли Жиро и Дебароля среди этих пушек. Для начала к ним приставили английского солдата, сопровождавшего их повсюду, словно один из них был Бонапартом, другой — Наполеоном, а Гибралтар стал вторым островом Святой Елены. Потом им посоветовали не разгуливать по городу после восьми часов вечера, и наконец они получили предписание покинуть его до шести часов утра.
За ними наблюдали в подзорную трубу сначала в бухте Альхесираса, пока они не добрались до Альхесираса, затем на пути из Альхесираса в Тарифу, пока видна была дорога и были видны они на этой дороге. Потом в Лондон направили пакетбот мощностью в четыреста лошадиных сил, дабы сообщить первому лорду адмиралтейства, что Гибралтар едва не захватили два французских инженера, но что, к счастью, он все же не был захвачен. Курс государственных процентных бумаг сначала понизился, потом повысился, опять понизился и, в конце концов, замер на их номинальной стоимости; и только тогда в Лондоне успокоились.
Что же произойдет, если они увидят Жиро и Дебароля, вернувшихся через два месяца, да еще на французском корвете! Нас всех могут отправить на понтоны или сослать в Ботани-Бей.
В семь часов утра, опасаясь самого худшего, мы стали на якорь примерно в полульё от Гибралтара.
Прежде всего я бросил взгляд на гибралтарский порт, затем попытался разглядеть порт Альхесираса. Я искал пароход: пароход в порту вселил бы в меня надежду, что Александр находится в городе.
Но ни в Гибралтаре, ни в Альхесирасе не было ни единого парохода; мне оставалось лишь надеяться, что Александра высадил на берег "Тахо", курсирующий между Лиссабоном и Валенсией с заходом в Кадис, Гибралтар и Малагу. К несчастью, надо было дождаться санитарной службы.
Вам известно, сударыня, что такое санитарная служба? Нет? Ну что ж, я Вам сейчас скажу. Санитарная служба — это сообщество людей весьма подозрительной наружности, которые спрашивают вас, откуда вы явились, закрывая при этом нос платком и хватая ваш паспорт щипцами. Санитарная служба боится лишь одного — заболеть. Из всех болезней самая страшная для нее — чума. А так как всеми признано, что чума, как и прочие великие бедствия, родом из Индии, но, направляясь в Европу, имеет обыкновение прежде побывать в Каире, Тунисе и Танжере, то мы должны были внушать совершенно особый ужас, поскольку прибыли прямо из Танжера.