А вообще, если выживу — убью светлого. А потом снова стану пацифистом.
…Есть! Он слева. Вода у плеча колышется, температура снижается на полградуса. Движется нежить с поразительной скоростью, о которой приходится только мечтать. Сжимаю мечи крепче и поворачиваюсь к ней лицом. Ноги тонут в вязкой грязи придонного ила. К счастью, трясины здесь нет и можно почувствовать хотя бы относительную опору. Это плюс.
…А он шустрый. Но кровь у него красная, как и у меня. Я успел нанести пару порезов. Монстр при этом так орал, что вода на поверхности наверняка пошла розовыми бурунами. Первый раз зацепил слабо: просто меч слегка вспорол чешую на боку. Зато при втором ударе удалось достать глаз. Между прочим, единственный. Так что тварь теперь слепо мечется вокруг меня и сходит с ума от боли и ярости. Ее даже жаль… будет. Если выживу. Пытаюсь вправить плечо, выбитое при втором столкновении. Больно. Но терпимо.
А вот и он, наш красавец. Наконец-то понял, где я. Скалюсь в улыбке, чувствую, как нежить подплывает все ближе и ближе, стараясь двигаться незаметно. Боль притупила ее рефлексы, заставила ненавидеть существо, которое лишило зрения и надежд на бесплатный обед. Кровь густо окрасила воду и пригласила к трапезе небольших, но довольно наглых хищников помельче. И если я не добью монстра прямо сейчас, придется выбираться на берег. А иначе сам рискую оказаться обедом для вновь прибывших.
Что ж. Поехали.
Аид стоит у перил и напряженно всматривается в порозовевшую воду. Уши нервно прижаты к голове, ресницы опущены, а с длинных золотистых локонов медленно стекают капли болотной воды. Фтора на поверхности нет уже давно. Минут десять, не меньше. Вода то вспучивается, выпуская огромные, вскипающие алой пеной пузыри, то вновь успокаивается, подергивается сбившейся в небольшие островки ряской. Народ заинтересованно косится, обсуждая шансы парня на победу. Выходит, что шансов мало и с каждой минутой они тают прямо на глазах.
Когда монстр выныривает из болота, разорвав пласты воды, и едва не рушится на деревянный помост, все с визгом отбегают назад, не зная, за что хвататься и куда бежать. Но помост остается в стороне. Чудовище же снова падает в болото, окатывает селян фонтаном воды и горестно, надсадно воет от боли. В единственной глазнице торчит рукоять знакомого меча. Эльф, мокрый, как мышь после купания, хватается бледными пальцами за перила и старается не упасть от слабости. Его все еще лихорадит. Но важно не это. Куда больше его волнует тот факт, что Фтор сейчас умирает в трясине из-за него. Дурацкий, мальчишеский поступок больно режет по сердцу, не дает вернуться в дом и одеться. И больше всего ему сейчас хочется не столько сесть у камина и выпить горячего чая, сколько нырнуть в топь и вытащить этого идиота. Только вот… найти в этой мути даже собственную руку не представляется возможным, что уж говорить о темном эльфе.
Темные, кажется, умеют надолго задерживать дыхание, вспоминает светлый. Хотя не факт. И все же эта мысль его немного успокаивает. Если бы он только успел захватить при побеге из леса хоть какое-нибудь оружие… Но оружие спрятали, не оставив даже шанса к нему подобраться. А он самонадеянно решил, что справится и так…
Не вышло.
Когда вода успокаивается, а на поверхность медленно всплывает слабо подергивающееся чудовище, народ, столпившийся у перил, начинает тихо переговариваться, обсуждая перспективы будущей продажи органов. Бледный до синевы, каменно-спокойный Аид продолжает вглядываться в воду, не реагируя на гомон. Кто-то подходит и осторожно кладет руку ему на плечо.
— Хороший был парнишка. Жаль его.
Аид оборачивается. Мужик заглядывает ему в глаза, громко сглатывает и неуверенно хлопает еще разок по плечу, после чего быстро возвращается к своим односельчанам. Эльф сжимает зубы и что-то тихо сквозь них шипит. Народ переводит это как предложение свалить и не мешаться под ногами. Возражающих нет, и селяне довольно быстро перемещаются в дом старосты — помянуть павшего героя. Тем более что делать здесь все равно больше нечего. Тела монстра и парнишки они вытащат позже. А находиться рядом со злым перворожденным — удовольствие слишком дорогое и, как правило, травмоопасное.
Эльф провожает толпу взглядом и снова смотрит на воду. Лично он никуда уходить пока не собирается.
…Цепляюсь за одну из деревянных опор помоста, наблюдаю за происходящим через щели в досках. Гипнотизирую взглядом пятку светлого. Ну же, давай считай, что я утонул, одевайся, умывайся и вали домой, в свой ненаглядный лес. Пятка, как назло, гипнотизироваться отказывается. Гхыр, никогда не видел, чтобы кто-то из светлых так переживал за темного. Нет, я в курсе, конечно, что мой талант необычен и пением я сумел задеть даже его. Но все же. Тут холодновато. Я, конечно, могу просидеть в воде трое суток и не чихнуть. Но он-то вроде как недавно болел…
Час спустя отдираю пиявок с ноги, одной рукой цепляюсь за опору, второй выбрасываю эту склизкую гадость. Ненавижу пиявок. А тут они какие-то ненормально большие и голодные. Так, глядишь, и впрямь утону.
— Фтор!
Ему не надоело? Даже мне уже как-то грустно. Ну шел бы ты… блин. Ну пожалуйста. Вали домой, а?
— Фтор!!!
А может, у него крыша съехала? Говорят, при сильных потрясениях такое бывает даже у светлых. А тут его только что чуть не съели. Это ведь можно считать сильным потрясением? Гхыр, как нос-то чешется. Чихнуть охота.
— Не бойся, ты не будешь забыт. Я приду в твою деревню и спою им балладу о твоей смерти, — тихо говорит светлый.
Ну да. Папу удар хватит, когда светлый эльф со слезами на глазах заявит, что его сына утопила болотная жаба-переросток. Нет, ну он подозревал, конечно, что я не такой, как все. Но жаб у нас даже девчонки убивают без проблем и угрызений совести. Так что я, получается, и вовсе инвалид.
— Хочешь, я прямо сейчас ее и сочиню? Вот, например…
Его в детстве явно часто роняли. И били головой о стены. Вряд ли он сам по себе столь неординарная личность.
…Он пал на поле боя. Он был любвеобильным.
Он почестей достоин, объятий крепких, сильных.
Он дрался, как герои сражались в песнях бардов.
Ломал всю жизнь устои. И бил нещадно гадов.
— Мне трудно сочинять, но я придумаю продолжение, не сомневайся.
Бьюсь головой о деревянную опору. Я так больше не могу. Если папаше такое обо мне споет светлый эльф — весь клан будет искать мои бренные останки, чтобы убедится, что я действительно и качественно сдох. А то мало ли — позор нации воскреснет и еще кого-нибудь спасет. А этот кто-то потом точно так же будет носиться по деревням и воспевать мои заслуги.