В ожидании попутного транспорта я ходил и портил нервы всем, кто хоть косвенно был связан с происшедшей историей. Я требовал, я грозил, я заявлял, что добьюсь возбуждения следствия и докажу, что их действия от начала до конца были неверными, что это они, а не я злостным образом нарушили инструкции, что это из-за них погиб Элхон. Но я с каждым днем все отчетливее понимал: передо мной непробиваемая стена, все мои угрозы, все мои требования напрасны, и я только трачу понапрасну свою нервную энергию.
И вот однажды, в день, когда снова должна была дежурить та самая остроносая женщина, я незаметно пробрался через черный ход в диспетчерскую космопорта.
Поначалу, оглядевшись, я подумал, что в помещении никого нет. Было тихо - космопорт работал лишь от случая к случаю, когда на Сэгалон залетали транзитные звездолеты - все экраны, кроме дежурного, были погашены, и я уже собирался уйти, как вдруг заметил на стуле перед пультом форменное платье, сумочку, какие-то тряпки. А чуть поодаль, у открытого окна - слизняка, крабиллуса, греющегося на солнце. Он распластался вдоль задней стенки пульта и даже не пытался замаскироваться, совершенно уверенный, видимо, в полной безопасности. Мелкие волны пробегали по его лоснящейся коже, и в такт с ними она меняла окраску, переливаясь всеми цветами радуги. Я был опытным охотником, я знал, что у такого экземпляра мимикрическая железа до предела насыщена редкоземельными элементами. Но я никак не мог понять, как мог очутиться крабиллус в диспетчерской. Я бы до сих пор, наверное, так ничего и не понимал, если бы он попытался от меня уползти, забиться в какую-то щель, если бы, наконец, вдруг слился бы с пультом, изобразив из себя еще одну панель.
Но произошло совершенно другое.
Заметив меня, крабиллус стал изменяться. Но не так, как они это делают обычно, не маскируясь под какой-то из окружающих предметов. Нет. Резко побелев, он вдруг, в одно мгновение обрел человеческую форму, и там, где еще секунду назад торчали на гибких отростках маленькие глазки слизняка, вдруг проступило лицо той женщины! И, когда она совсем как в день гибели Элхона взглянула мне в лицо, я, не думая, выхватил бластер и выстрелил в самый центр этого уже совершенно человеческого тела, туда, где у слизняков находится мимикрическая железа, и выбежал прочь из диспетчерской.
Но смысл происшедшего дошел до меня много позже. И не удивительно до самой отправки с Сэгалона меня содержали в изоляторе как душевнобольного. И накачивали наркотиками. Только позже, вернувшись домой и немного оправившись от потрясений, я восстановил способность размышлять и анализировать факты. И понял, наконец, что происходит вымирание человека как биологического вида. Ведь разум бесполезен там, где все неизменно, где приспособляемость добивается тех же результатов гораздо меньшими силами. Разум просто не способен существовать в мире, где приходится бесконечно, раз за разом повторять одни и те же истины, идти все время по одной и той же натоптанной дороге. Разумный, мыслящий человек разорвет, разрушит этот неизменный мир для того, чтобы двигаться дальше. По-иному он просто не в состоянии жить. Но если в этом мире окажется у него конкурент, который будет жить не за счет разума, а за счет приспособляемости, мимикрии, то человек обречен.
И такой конкурент нашелся. Это крабиллус, слизняк, обладатель самого совершенного в Галактике механизма приспособляемости. Я не знаю и не могу знать, где и когда стали первые слизняки подражать людям, да и не имеет это теперь особенного значения. Важно другое - то, что они сумели постепенно проникнуть в человеческое общество, слиться с ним и вытеснить человека. И наверняка человек был не первой их жертвой.
Я знаю, что всякая борьба со слизняками теперь бесполезна - слишком далеко зашел процесс их проникновения в нашу среду, слишком многое в окружающем нас мире происходит уже так, как это выгодно слизнякам, а не людям. Но я не имею права сдаваться. Пусть я знаю, что борьба уже проиграна, но я не имею права сдаться и отступить - хотя бы во имя памяти Элхона. И потому все эти годы, где бы я ни встречался со слизняками, я их уничтожал. И буду уничтожать их и впредь, до самой своей смерти. Потому что они - враги и губители человечества.
Он замолчал.
И все мы тоже молчали, потрясенные услышанным.
От него всего можно было ожидать, но такого...
Я его никогда не любил. И за его манеру держаться. И за то, что он вечно всем недоволен. И просто так, инстинктивно, видимо, чувствуя исходящую от него опасность, понимая, что нельзя обманываться его внешним сходством с нами, что с ним надо постоянно быть настороже.
Его никто не любил. Его терпели. Но после того, что он рассказал сегодня, вряд ли хоть один экипаж согласится идти с ним в рейс. Конечно, мы всегда чувствовали, что с ним что-то не в порядке. Но никто не подозревал, что он может быть столь опасен. Трудные, видимо, были времена, когда он начинал летать. Гораздо более трудные, чем сегодня, если они наложили на него такой отпечаток, что и спустя много лет не может он вернуться к нормальному состоянию. Ну как иначе объяснишь то, что он способен поднять руку на крабиллуса, когда сам ночами возвращается в естественное состояние и ползает во сне по потолку своей каюты - я сам не раз это видел! Он может не посещать наших нерестилищ и не обмениваться с нами протоплазмой, но если при этом он еще и ненавидит крабиллусов и считает себя настоящим человеком, если при всем при этом он еще и заявляет, что всех нас надо уничтожить, то я уверен - отныне ни один экипаж не согласится терпеть его в своем составе.
И все же, если то, что он сказал, правда, если люди действительно вымирают, если недалеко уже то время, когда можно будет без страха возвратиться в естественное бездумное состояние, то ему можно многое простить.
Ведь быть человеком - это так трудно.