Быть человеком
– И вот ты запираешь меня. Как зверя. Родная дочь держит меня в клетке. Замечательно, Влад, твоя жизнь прекрасна.
Катя ещё раз провернула ключ в замке, затем убрала его в карман. Влад проследил за этим движением с алчностью. Как будто мог дотянуться до дочери и выхватить свой билет на волю прямо из её рук. И разодрать в кровь её пальцы в отместку...
Мужчина залепил себе пощёчину. Он не хотел об этом думать, не желал таких мыслей. Но всегда, всегда, всё это чертово время, каждый месяц, его раздирают агрессия пополам с дичайшим вожделением. Катя смотрит понимающе.
– Я делаю это только ради тебя. Ты вредишь не только окружающим, себе же в первую очередь.
Влад чувствует его. Чужак. Соперник. Мальчишка, которого хочется разорвать в клочья, выбить ударами кулаков все зубы, установить свой контроль.
– Я хочу его уничтожить, – зачем-то говорит он, обхватывая руками стальные прутья, что делят комнату на две зоны: зона заключённого, лишенная дверей и окон, и зона посетителя. И хоть противоположная сторона явственно меньше, в ней нет мебели, как у него, но там есть дверь. И за ней по квартире свободно разгуливает этот наглый юнец, которого...
– Папа, он твой сын. Вам надо как-то уживаться друг с другом.
Влад скрипит зубами. Он знает, прекрасно об этом знает, но ничего не может поделать с яростью, гуляющей в его крови. Он даже не может не думать насколько хороша его дочь, как хорошо она пахнет... Катя всё правильно делает. Таких, как он, лучше держать в клетках. Ему ещё повезло, они от него не отреклись. Оля была рядом так долго, не её вина, что забеременев вторым ребёнком, её изменившийся гормональный фон начал будить в её муже жгучую ненависть, только после этого она стала жить отдельно. Чаще всего он видел её на экране монитора, только такое общение можно было счесть нормальным. Не вина Катеньки в том, что почти весь пубертатный период девочка почти поселилась у подружек, боясь его инстинкта, совсем не отцовского. Она даже выучилась на медика, хочет придумать какой-нибудь способ, какую-нибудь пилюлю, для таких вот неправильных как её отец.
– Сколько тебя не будет? Ключ только один, у... у него его нет?
– Нет, папа. Но я попросила его не заходить сюда. Он ведь тоже такой же...
Оля и Катя были абсолютно нормальными. Обычные женщины, с совершенно обычной менструацией, без этих... течек, желания совокупиться со всем, что движется, без агрессии на грани безумия. А вот с ним что-то не так. Какой-то сбой. И у его сына тоже. А Влад ведь совсем не знает этого мальца. Знает только, что Оля дала ему имя – Артём, что ему шестнадцать, что он добрый малый, немного болезненный, учится на твёрдую четвёрку, пытается уживаться с одноклассниками. Несмотря на своё незавидное генетическое наследство.
В глубине души Владу его жаль, он сокрушён, уничтожен, но здесь и сейчас, в этой построенной дочерью тюрьме, он хочет лишь избить мальчика. И ладно, если просто избить, а не изнасиловать, как иногда хочет поступить с Катенькой.
– У меня здесь даже телефона нет.
– Тебе он не нужен. В прошлый ты раз позвонил начальнику, помнишь? Ты наговорит такого... кричал. Если бы не твоя справка, тебя бы лишили работы. Ты же знаешь, не всякий согласится принять на работу... такого. Пап? Всё хорошо. Мы что-нибудь придумаем, обещаю. Сейчас это актуальная тема для изучения, ты не один такой, я уверена, выход есть. Мы сможем вас уравновесить.
"Мы" – это заумники в лабораториях.
– Это деградация, да? – говорит он обречённо, садится на кровать. – Что-то случилось с мировым кодом, мы "сломались".
– Деградация тоже эволюция, пап. Не переживай. Выключатель на твоей стороне, если захочешь поспать. Я приду вечером.
Влад кивает. Он знает, что есть не захочет, что уборная едва ли ему понадобится – он почти ничего не ел и не пил вчера, так всегда бывает с ним в это время. Завтра Катя будет отпаивать его, спасать от обезвоживания, включит ему какой-нибудь старый добрый фильм. И он снова станет обычным.
Катя выходит из комнаты, Влад слышит её голос, голос сына, в нём рождается отвратительная противоестественная ревность, но он знает, что всё это – только в его теле, только в его плоти, что не может не покориться инстинктам. Влад презирает себя за это. Он отчаянно хочет верить, что любит Катю как дочку, как ту самую крошку, которую он со слезами на глазах забирал из роддома. Он хочет верить, что Оля для него осталась той самой институтской любовью, его звездой, его счастьем. Он хочет верить, что когда-нибудь, на выпускном сына, будет дружественно похлопывать его по плечу и говорить, что горд своим мальчиком. Он хочет верить. Но не верит. Влад только слышит шаги за стеной, бьётся кулаками в стену, его разрывает от переполняющих эмоций. Унизить соперника, предпочесть молодую самку своей прежней партнёрше. Вот что им движет.
Зверь в многоквартирном доме. Зверь, что мечется в своей клетке, распаляемый злостью и похотью. Ему бы только ошейник...
Влад тяжело переживает каждый "приступ". Он вздрагивает, когда снова слышит голос Кати, дочь разговаривает с Олей по телефону. Говорит, что всё хорошо, что сейчас она предложит папе, ему, вот-вот купленную ещё горячую пиццу. Артём что-то говорит сестре. А Влад воет, кричит, пытается погнуть руками прутья. И слышит:
– Нет, лучше сейчас к нему не заходить.
Ночью легче. Дети спят, он почти их не слышит. Влад сидит на полу, обхватив руками голову. Его отпускает.
Катя выпускает его утром. Он устал, хочет есть и пить. И он уже почти человек.
– Ну что же, привет, Артём, – он подаёт сыну руку, измученно улыбается, пытается проявить дружелюбие. Его терзает вина. Но Артём – славный мальчик, он радуется, что отец не угрожает влепить ему от всей души, сидя за решёткой. В глухой комнате без окон.
Влада охватывает облегчение, когда рука сына доверчиво ложится в его руку.
– Ну, есть у нас что-нибудь съестное? Я ужасно голоден!
Влад говорит нарочито весело, но он правда рад. Теперь, когда он может побыть человеком.