В следующую секунду глаза его закрылись, он повернулся на бок, принял, поджав ноги к животу, позу эмбриона и уснул.
Из всего этого полусонного бормотания я понял лишь одно: сейчас в эту странную комнату, длинна и ширина которой чудесным образом превышает диаметр самой башни, заявится Поль Неудачник. Гад из гадов. Воплощение коварства. Враг наш навеки. Посему стоило внутренне подготовиться если не к драке, то к разговору на повышенных тонах уж точно. И ещё к торгу. Чего ужас как не люблю.
Поцеловав на счастье большой палец, я уселся в кресло, сложил руки на груди и стал поджидать душегуба.
– А-а-а, дракон! Явился, не запылился. Ну-ну.
Лицо его стало живее, жесты энергичнее, взгляд жёстче и ещё что-то случилось с голосом. Он стал хрипловатым, как у хронически простуженного человека, а помимо того из него ушла патриархальная ласковость, зато появилась резкость и наступательная деловитость.
Без особого труда сообразив, что здесь к чему и в чём подвох, я тем не менее, решил утвердиться в своих предположениях и, с непринужденностью, которая далась мне ох как нелегко, закинув ногу на ногу, поинтересовался:
– Уважаемый, а, собственно, кто ты такой?
– Я? – Он вскинул белёсые брови домиком и ткнул себя в грудь. – Ты спрашиваешь, кто я такой?
И тотчас расхохотался. И так сильно расхохотался, что даже слёзы выступили у него на глазах. А когда истерика прекратилась, он скинул с себя балахон (под ним оказался бежевый свитер да такого же цвета, но на два тона темнее, стильный вельветовый костюм) и сказал:
– Я, дракон, тот, кто тебе нужен. Я Поль Калишер. Величайший романтик всех времён и народов.
Отрекомендовавшись столь вычурно, он лёгким, пружинистым шагом подошёл к письменному столу и перевернул стоящие на нём песочные часы. Потом, разогревая мышцы, побоксировал воздух, сделал несколько наклонов влево и несколько вправо и направился к десертному столику, на котором стояли какие-то напитки в изящных графинах и ваза с фруктами. Он долго выбирал, что из неё взять, выбрал апельсин, вонзил в него ногти и, не глядя на меня, спросил:
– Принёс?
– О чём ты? – уточнил я, с напряжением наблюдая, как летят на ковёр, куски оранжевой кожуры.
– Давай, дракон, не будем понапрасну воду в ступе толочь, – предложил Неудачник. После чего посмотрел на меня снисходительно, подмигнул развязно, забросил в рот несколько сдвоенных долек, прожевал их и, выплюнув косточки себе под ноги, повторил вопрос: – Так ты принёс?
– Нет, не принёс, – сказал я и откинулся на спинку кресла.
– А чего тогда пришёл?
– Звали, вот и пришёл.
Метко запустив недоеденный апельсин в окно, Поль подскочил ко мне, навис и прорычал:
– Ты что, дракон, думаешь, я шутки здесь с тобой шучу? Ты, вообще, знаешь, кто я такой? Да я тебя…
– Не сверкай глазами, дядя, – прервал я его грубый наезд и преспокойно стряхнул несуществующую пыль с левой брючины.
Неудачник отстранился, поглядел на меня изумлённо и, моментально сбросив накал, хмыкнул:
– Да ты дракон, смотрю, смелый у нас.
– На том и стоим.
– Нет, дракон, ты не стоишь. Ты плаваешь. В дерьме ты, дракон, плаваешь.
После этих слов он тщательно вытер руки о полы пиджака и вытащил из кармана артефакт, напоминающий китайский резной шар. Подобную штуку я видел однажды у колдуна Лао Шаня. Преждерождённый утверждал, что на изготовление этой безделицы, которая содержит в себе пятьдесят шесть вложенных друг в друга сфер, древний мастер У Чхао потратил всю свою долгую жизнь. В артефакте Неудачника сфер было гораздо меньше, и был он вырезан не из слоновой кости, а из горного хрусталя. А помимо этих отличий имелось в нём и ещё одно. Более существенное. В его центре не зияла пустота. Там, в хрустальной глубине, пульсировало нечто прозрачно-розовое, и в этом розовом извивался отвратительного вида червяк.
– Видишь? – сунул Неудачник артефакт мне под нос.
– Вижу, – ответил я, отстраняясь. – Твой червяк жрёт невинную душу. Червяк этот – сволочь. И ты, Неудачник, тоже сволочь.
– Не груби, я всё-таки великий.
– Извини. Ты не сволочь, ты великая сволочь.
– Грубость твою, – сказал он спокойно, – отписываю я, дракон, исключительно на незнание мотивов моих поступков. И не обижаюсь ничуть. Быть объектом презрения – удел всякого деятельного мечтателя.
– Это ты-то мечтатель?
– Представь себе, – сказал он, повертел артефакт в руке словно ёлочную игрушку и даже подкинул его несколько раз в воздух.
Не сводя глаз с этого, на вид исключительно хрупкого, предмета, я спросил:
– И о чём же таком ты, Неудачник, мечтаешь?
– О чём? О, я тебе сейчас скажу о чём. – Он ещё раз подкинул шар, теперь выше, под самый потолок и, пока шар летел, быстро-быстро произнёс: – О том мечтаю, чтобы порушить жалкое единство мирового многообразия и выстроить на его месте мощную систему многообразного единства. – Поймал шар у самого пола, развёл руками – вуаля, и спросил: – Слышал о такой?
– Нет, не слышал, – переведя дух, сказал я. – И слышать не хочу.
– Похоже, дракон, – с ноткой некоторого сожаления в голосе сказал Неудачник, – и ты меня понять не готов. Ну что ж, я к этому привык. Быть непонятым современниками – удел всякого гения.
– А чего тут понимать? – усмехнулся я презрительно. – Всё и без того предельно ясно. Власти над миром хочешь, для того и Вещь Без Названия пытаешься в личное пользование заполучить. А насчёт гениальности своей ты, Неудачник, лучше бы помолчал. Ведь по трупам идёшь. А гений и злодейство…
– Дурак ты, дракон. Власти над миром… Тьфу, плевал я на это. Не власти над миром я хочу, но власти над смыслами. Истины, истины я, дракон, алкаю. Ответы мечтаю найти на вопросы, каждый миг вечные и вечно актуальные.
– О, как! – не выдержав, всплеснул я руками. – И зачем тебе это?
– Как это зачем? – удивился Неудачник. – Чтоб одарить человечков идеями светлыми и мудрыми. За этим вот. Зачем же ещё.
– Светлые идеи от Тёмного – это сильно. Это очень сильно. Ну и какая тебе от этого предприятия выгода будет? В тотальном контроле над носителями мудрых идей?
– Зря так говоришь, дракон. Ох, зря. Никакой я выгоды не ищу. Я ж тебе не какой-нибудь там усмиритель ненасытный, а бескорыстный романтик.
– Угу, – произнёс я скептически. – Что-то в последнее время до фига романтиков развелось бескорыстных, у которых руки по локоть в крови.
– Уж так прям и по локоть.
– А что не по локоть? – Я ткнул пальцем в артефакт. – А это тогда что? Шутка?
– Это? – Неудачник хитро прищурился. – Это ultima ratio. Последний довод. Последний и решительный довод для глупцов вроде тебя, дракон. Вы же, благодушные скептики, слов нормальных не понимаете. Вас же носом всё время тыкать нужно. Вы же… – Он прервался, замер, прислушался к чему-то и оглянулся на часы, весь песок в которых уже почти просочился в нижнюю часть колбы. – Ладно, это всё разговоры в пользу бедных. Убеждать я тебя ни в чём не собираюсь. Метание бисера перед свиньями – неактуальный метод. Актуальный – гонять свиней за бисером. Значит, так, дракон. Чтобы принести мне Вещь и сердце, у тебя… – Он вытянул руку, и посмотрел сквозь хрусталь на пламя свечи. – Где-то, я думаю, минут тридцать осталось. Полчаса. Дерзай, дракон.