Явив железную, но неподвластную уму дракона логику, он вновь ударил меня по ребрам.
– Говори, сука, где пацан?
– Чего ж вы, чудилы одноклеточные, по себе-то всех меряете? – превозмогая боль, прохрипел я.
И тут же за «чудил» за «одноклеточных» поплатился. Паша, обидевшись не на шутку, откладывать в долгий ящик сатисфакцию не стал и провел серию энергичных ударов – слева, справа, слева, справа и еще раз слева. А когда он запыхался, до тех пор стоящий в стороне Толян сменил его и надбавил, чтобы мне мало не показалось.
Не показалось.
– Пока вы, пассионарии, меня тут в свой кайф рихтуете, там ребенку кровь пускают, – простонал я, когда вновь смог дышать. – Отпустите, и я его спасу. Иначе локти потом искусаете. Только уже поздно будет.
Паша понял меня превратно:
– Значит, сука, все-таки знаешь, где пацан! – И приказал напарнику: – А ну-ка, Толян, давай тащи сюда паяльную. Сейчас он нам все расскажет.
Жирный колобок будто ждал этого приказа, одобрительно хрюкнул и куда-то подорвался.
– Дурак ты, Паша, – стараясь не потерять сознание, сказал я.
Вконец разъярившийся борец хотел отвесить мне очередную плюху, уже даже замахнулся, но тут у него в кармане зазвонил телефон.
– Слушаю, – ответил Паша, выудив из кармана трубку. – Да… Нет… Его Толян Фуфлыжник от офиса вел. Что?.. Нет, пока молчит. А?.. Нет-нет. Знает. Гадом буду, знает. А?.. Ага… Понял. Жду.
Спрятав телефон, Паша доверительно и не без злорадства сообщил:
– Хана тебе, фокусник. Через полчаса Босс подкатит, будет твои кишки себе на кулак наматывать.
Слова «кишки» он произнес с ударением на первый слог. Вышло смешно. При иных обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялся, но сейчас мне было не до смеха.
– Полчаса – это слишком много, – прикинул я вслух. – Так не пойдет.
Паша повернул ко мне свое поломанное ухо:
– Чего-чего ты там, сука, шепчешь?
– Ничего, – ответил я, а потом приказал: – Посмотри мне в глаза.
Паша конечно же посмотрел (все всегда смотрят), огреб порцию свечения и в тот же миг превратился в соляной столб. Мою же грудь пронзила боль, какую и врагу не пожелаешь. Так скрутило, что не дай Сила. Даже вырвало.
Такая уж особенность у взгляда дракона – за его применение нагон расплачивается собственным здоровьем. Без очков ходили бы – сгорали бы за сутки.
Тем временем, сжимая паяльную лампу, в мастерскую вкатился Толян Фуфлыжник. Увидел Пашу и озадачился его не совсем естественной позой.
– Что за фигня?
После чего перевел взгляд с Паши на меня, увидел вместо глаз расплавленное золото в глазницах и на три-четыре ближайших часа тоже стал манекеном.
Когда вторая – не такая сильная, но более длительная – волна обжигающего огня схлынула, я приступил к многоходовой операции по собственному спасению. И тут, надо сказать, мне пришлось проявить чудеса цирковой акробатики. Дэвид Копперфильд, увидев эти мои выкрутасы, сдох бы от зависти. А все остальные – со смеху.
Для начала я разорвал веревки на руках (далось легко, такой фокус для нагона – пустяк), потом раскачался и, добившись нужной амплитуды, схватил швабру, оставленную каким-то добрым человеком у станка балансировки колес. На швабру намотал провод блока управления краном. Потянул к себе. С третьего раза нашел нужный тумблер и аккуратно – майна, майна, майна – опустил себя на бетонный пол. Освободил ноги от пут, после чего сразу – хотя и не без труда, но все-таки – поднялся.
Какое-то время просто стоял, привыкая к нормальному положению тела, потом, разминая затекшие мышцы, сделал несколько осторожных наклонов. Присел. Встал. Прислушался к себе.
В общем и целом все было в порядке, только частности подводили: голова гудела и при каждом резком движении возникала боль в груди. Однако на такие пустяки мужественные нагоны (а других не бывает) внимания не обращают. Высморкаются, вытрут нос и топают туда, куда наметили.
Я и потопал.
Тщательно обыскав Пашу, нашел за поясом свой кольт, а во внутреннем кармане пиджака – родной мобильный. Понимая, что мой болид так и стоит у дома Антонины Лихониной, я стал искать ключи от их тачки, не такси же было вызывать. У Паши в карманах никаких ключей не оказалось. А вот у Толяна нашлись и были незамедлительно изъяты. Больше мне от господ бандитов ничего нужно не было. Все что нужно взял. Мелькнула, правда, шальная мыслишка снять и с того и с другого портки и отходить древком швабры, но была тут же отброшена за неимением времени. Хотя, конечно, руки чесались. Еле-еле сдержался. Бросил им на прощание: «Не скучайте, пассионарии» и, прихрамывая на обе ноги, поковылял на выход.
Уже в дверях вспомнил про очки. Пришлось вернуться и потратить на их поиск еще полминуты. Такая вот незадача.
Зато экспроприированный «мерс» летел ласточкой, и уже в двадцать три часа двадцать три минуты я был у Альбины.
– Что с тобой? – спросила ведьма, когда я ворвался в квартиру.
– Ничего, – ответил я. – Один раз, правда, убили, два раза каким-то дубьем по голове съездили, ребро еще сломали. А так ничего.
– Нашел гадов?
– Гадов – пока нет. А вот это вот – да.
Я протянул ей бирку и, решив, что такое объяснение будет самым скорым, процитировал Николая Гумилева:
Альбина все поняла, никаких вопросов задавать не стала, выхватила лоскуток и устремилась в комнату.
Ведьма прекрасно знала, что нужно делать, и умела это делать. Моя помощь не требовалась. Единственное, о чем я ее попросил, так это чтобы отработала как можно быстрее.
– Не дура, соображаю, – сказала она, а сама уже поджигала лоскуток. Опустив его в хрустальный кубок, попросила: – Ты бы пока вышел, дракон.
– Меня уже нет, – сказал я и поплелся на кухню.
Но несколько слов все-таки услышал:
– Аскар, Шалим, Тангир, Вени, Вени, Вени, Трамп…
Произнося заклинание и вдыхая дым тлеющей клеенки, Альбина начала вводить себя в транс.
Пока ведьма искала ребенка, я стоял в кухне у открытого окна и курил. Свои сигареты у меня давно закончились, курил хозяйские. Оказались с ментолом. Противно, но что поделать.