– В том все и дело, что активный, – на четвертом выдохе ответил ростовщик.
– Уж не Грааль ли?
Спросил в шутку, но он этого не уловил. Смахнул с похожего на баклажан носа каплю пота и вполне серьезно ответил:
– Нет, не Грааль. Эта чаша когда-то принадлежала одному из членов Братства кипяченой росы. Слышал о таком?
Я кивнул:
– Слышал. Как не слышать? У меня об этом братстве имеются две неслабые книжки.
Чтобы не быть голословным, я встал из-за стола и подошел к книжному шкафу. Нашел глазами нужную книгу (стояла между «Историей герметической философии» Ленгле и «Жизнью некромантов» Годвина), встал на носки, вытащил, стер рукавом пыль и прочел полное название:
– «Ужасные соглашения, заключенные между дьяволом и братьями росы. Содержащиеся в них отвратительные инструкции. Разорение тех, кто им следует, и их жалкий конец».
– Подлинник? – поинтересовался Михей, у которого при виде старинного фолианта алчно загорелись глаза.
– Что ни на есть подлинник, – похвастался я и махнул в сторону шкафа: – А еще тут где-то стоит «Исследование новой неизвестной каббалы братьев кипяченой росы, поселившихся в Париже». Тоже подлинник. Издание тысяча шестьсот двадцать третьего, кажется, года.
Михей завистливо причмокнул толстыми губами, но в следующую секунду взял себя в руки, спросил:
– И ту и ту читал?
– Угу, обе, – ответил я. – Когда-то. Много лет назад.
– Тогда в курсе, кто такие эти братья и чем промышляли.
– Более-менее. – Я пролистнул страницы книги, словно кассир пачку банкнот. – Насколько помню, тридцать шесть членов братства отреклись от крещения и перестали уповать на воскрешение к Судному дню. Якобы за это дьявол даровал им способность переноситься из одного конца света в другой со скоростью мысли, говорить на всех языках, всегда иметь полные кошельки, быть невидимками и проникать в самые потаенные места, невзирая на засовы. Ну и так далее, и тому подобное. Если отбросить характерные для Средневековья страсти-мордасти, можно предположить, что братья кипяченой росы являлись вполне успешными магами.
– Твоя правда, – согласился с моим выводом Михей.
Я поставил книгу на место, вернулся к столу и постучал пальцем по снимку:
– А точно, что эта чаша…
Ростовщик не дал мне закончить вопрос.
– Точно, – пробасил он и стал рассказывать, замолкая всякий раз, когда нужно было справиться с одышкой. – На снимке не видно, но на ножке имеется гравировка. Там три латинские буквы «FRC». Аббревиатура читается как «Fratres Roris Cocti», что в переводе, как ты понимаешь, и означает «Братство кипяченой росы». В такие чаши, как ты знаешь, братья собирали росу, потом выпаривали и получали особый ингредиент для чудотворных препаратов. Отсюда и пошло название братства. А всего таких чаш было тридцать шесть.
– По числу братьев, – догадался я.
– Да. У каждого брата была персональная.
– Удобно, а главное – гигиенично. К тебе-то как попала? Насколько я помню, братья восточнее Франш-Конте никогда не забирались. Или что-то путаю?
Михей несколько секунд молчал, соображая, отвечать или нет, но потом все-таки решился:
– История давняя, а суть в следующем. Чашу эту я бог знает сколько лет назад купил у внука человечка, который служил конюхом у сосланного декабриста Петра Вениаминовича Рябова. Предполагаю, что Рябов ее лично вывез из Парижа.
– Выходит, трофей, – сказал я.
Михей подтвердил:
– Вроде того.
– Что, Рябов из фронтовиков будет?
– Так и есть. Ветеран двенадцатого года. До Парижа дошел с черниговским полком, где служил вольнонаемным доктором.
Тут я – и что только откуда берется? – показал свои недюжинные познания в отечественной истории:
– А не тот ли это полк, которым во время декабрьских событий Муравьев-Апостол командовал?
Кивком подтвердив правоту моих слов, Михей добавил:
– Только Рябова еще до восстания взяли по доносу унтер-офицера Шервуда. Повезло, не казнили. Поначалу в Читинский острог определили, а через десять лет отправили на поселение в Усть-Култук. Там и похоронен.
– И чем же тебя эта чаша прельстила?
– Как чем? – Михей пожал плечами. – Во-первых, представляет огромную историческую ценность. Во-вторых, Сила в ней.
Я уточнил:
– И это все?
– И все, – ответил Михей.
Ответил и уставился на меня своими глазками-бусинками, надеясь, что скушаю его вранье.
– Мне-то зачем врать?! – возмутился я. – Пришел за помощью, изволь правду говорить.
Михей, заметно смутившись, стыдливо опустил глаза.
– Не хочешь говорить, не надо. – Я поднялся из кресла и протянул руку для прощания. – До свидания, дружище. Искренне сочувствую твоему горю, но ничем помочь не могу. Извини.
– Она свойством обладает, – сообразив, что я не шучу, поторопился сказать ростовщик. – Бессмертие дает.
Будто воздух из проколотого шарика вышел, подумалось мне, но тут до сознания дошел смысл его ответа.
– Бессмертие?! – удивился я. – Что, без балды?
– Во всяком случае, долголетие – точно, – поправился Михей. – Сам прикинь. Рябов умер, когда ему уже сто три было. Да и умер-то глупо – утонул. А его сердечный друг конюх Селуян Замятин, коему чаша перешла по завещанию, тот девяносто четыре протянул. Причем до самой смерти болезней не знал. И помер не в кровати, а на охоте – медведь-подранок поломал.
– А на себе свойство проверял?
– А как ты думаешь?
– Думаю, да.
– Правильно думаешь.
– Какао по утрам из нее потягивал?
– Сок апельсиновый.
– И как?
– Как видишь, жив до сих пор.
Я оглядел его с ног до головы и с головы до ног.
– А сколько тебе, Михей?
– Может, тебе еще и свое настоящее имя сказать? – недовольно пробурчал ростовщик.
– Ладно, забудь. – Я еще раз глянул на фото чаши. – Значит, говоришь, бессмертие дает?
– Сама по себе – бессмертие, в сочетании с другими артефактами свойств – не знаю. В комбинации артефакты свойств иной раз такое могут выдать, что закачаешься.
– Это точно, – согласился я и, не желая переливать из пустого в порожнее, стал переводить разговор в практическую плоскость: – Значит, сперли?
– Сперли, гады, – удрученно вздохнул Михей.