– Хочешь, чтобы разыскал?
– Хочу.
– Почему я? Почему не сам?
– Ты профи.
– Полно, барин, все мазурки давно написал Шопен.
– Что?
– Да так, ничего. Ладно, пусть я профи, но ведь ты же… – Я запнулся и, не сумев подобрать уместного определения, выпалил: – Процентщик.
– И что с того? – пожал он плечами.
– Ходят слухи, что могуч ты, Михей. Захочешь, одним щелчком весь Город наизнанку вывернешь. Щелк – и родное снова у тебя.
– Ну зачем же так… Гром-молния, трах-тарарах – к чему весь этот шум? Лучше уж ты. Тихо, хватко, точечно.
Уловив в его словах фальшь, я вскинул бровь:
– Точечно, говоришь?
И саркастически хмыкнул.
Все я про него понял, понял, что жаба его давит, что не хочет он ни одного лишнего кроуля накопленной Силы тратить, а хочет дело провернуть задешево. Подумал: похоже, таких жадюг мир еще не видел. И чисто из вредности стал набивать цену:
– Сдается, дело хлопотным будет. Чую, придется попотеть.
Говорил так, а сам в это время отодвинул кольт в сторону, покопался в верхнем шкафчике и высыпал на стол пригоршню браслетов и колец. Пустых, конечно.
– А сколько ты хочешь за работу? – изумленно глядя на эту кучу лома, спросил Михей.
– Семьсот пятьдесят кроулей, – сказал я как отрезал.
У Михея в зобу дыханье сперло, только и смог охнуть:
– Ну ты хватил!
– А чего? Нормально. За три дня не найду – значит, совсем не найду, а двести пятьдесят за день – красная цена.
– Много.
– Тогда до свидания. – Я сделал ему ручкой. – Иди к ментам, они бесплатно найдут. Не сразу, но найдут. Правда, потом чаша в отделе года три до суда простоит в качестве вещдока. Ну и что? Зато бесплатно. Иди-иди. Здесь по пятницам не подают.
Торговаться я не собирался, не в моих обычаях. Михей это понял, и его брыли раздулись, как наполненные ветром паруса.
– Согласен.
– Вот и отлично.
– Только давай так, – тут же добавил он, – двести пятьдесят сейчас, пятьсот – потом.
«Нет, он непробиваем!» – мысленно возмутился я, покачал головой и принял его условие:
– Черт с тобой.
Оставив на столе боевой браслет и три кольца (одно из которых было Альбининым), указал на них Михею:
– Вот эти зарядишь.
Ростовщик кивнул, и я тут же вышел, дав ему возможность закачать Силу в оставленные предметы. Закачка Силы – дело интимное, чужих глаз не терпит. Поэтому.
Когда дело было сделано (а сделано оно было достаточно быстро, и двух минут не прошло), Михей окликнул, и я без лишних формальностей, уже с порога, перешел к выяснению деталей:
– Ну и когда беда приключилась?
– Сегодня ночью.
– Мысли есть, кто мог позариться?
– Ума не приложу.
– Рассказывал кому-нибудь о свойстве?
– Никогда и никому.
– Может, по пьяной лавочке? Или на ушко прелестнице, дабы впечатление произвести?
Спросив, я по-свойски подмигнул, мол, колись, Михей, здесь все свои. Но он замахал руками:
– Нет-нет, это не про меня.
– Где хранил? Дома?
– Нет, в лавке. У меня там… что-то вроде кабинета.
– Показывал кому-нибудь?
– Нет, – не задумываясь, ответил он, но потом вдруг наморщил лоб: – Хотя…
– Что «хотя»? – ухватился я за его обмолвку.
– Не знаю, имеет ли отношение…
– Рассказывай, а там посмотрим – имеет или не имеет.
– Выставка была в прошлом декабре, посвященная стовосьмидесятилетию восстания, – хмурясь, сообщил он. – «Времен связующая нить» – так, кажется, называлась. Или что-то вроде того. Так вот я чашу… как бы… в общем, предоставил я чашу организаторам на день.
– Зачем? – изумился я.
– Черт попутал.
– А серьезно?
– А серьезно…
Мне показалось, что Михей несколько смутился. Во всяком случае, долго молчал, подбирая нужные слова. Наконец сказал:
– Дело в том, что тогда Потапов выставил театральный веер, принадлежащий якобы самой княгине Волконской. Ну и я подтянулся.
– Кто такой Потапов? – поинтересовался я.
– Да есть тут один коллекционер. Считает себя круче всех.
Михей сказал это с такой язвительностью, что сам себя выдал. Но я все-таки уточнил:
– Для тебя это было в некотором роде вызовом?
– А то! Конечно.
– И ты повелся?
– Повелся. Решил ему нос утереть. Глупо, да?
– Да уж, не умно. Это и называется «по секрету всему свету».
– Но ведь только восемь часов простояла.
– Как видишь, хватило. Кто-то оценил вещицу по достоинству и при случае слямзил.
Я задумался и, пока думал, машинально насадил по одному заряженному кольцу на безымянные пальцы. Альбинино кольцо сунул в карман, а браслет стал вертеть в руках. Потом натянул его на правую руку и спросил:
– Не этот ли самый Потапов навел?
– Не исключаю, – ответил Михей.
– А Потапов этот – он посвященный?
– Нет. Он так… – Михей сделал такое движение рукой, будто вкручивает лампочку. – Собиратель.
– А может, он и спер?
– Вряд ли. Это маг сделал.
Сказано было с убежденностью, которая не могла меня не заинтересовать.
– Почему ты так решил? – спросил я.
– В лавку приедем, сам увидишь, – ответил Михей.
Тут он был прав, любое разбирательство нужно начинать с осмотра места преступления. И чем раньше к нему приступить, тем лучше, ибо работа по горячим следам зачастую приносит неплохие плоды. Вот почему я быстро сунул кольт в кобуру (сыщик без «машинки» все равно что кот с презервативом) и потянул незадачливого ростовщика на выход.
ГЛАВА 2
Лабаз Михея Процентщика со времен первых кооперативов занимает цокольный этаж (а проще говоря – подвал) солидного дома дореволюционной постройки, что стоит на углу Российской и Марата. Дом нежилой, на первом этаже магазины, на втором и третьем – конторы-офисы. Вход в лавку вырублен с торца и оборудован вполне современными механическими жалюзи.
– Видишь? – сказал Михей, когда мы выбрались из машин. – Все чин-чинарем, все как у людей.
Потом еще и постучал ногой по стальной кольчуге, показывая, насколько прочна.
– Лавку сам открывал с утра? – уточнил я.
– Сам, – ответил Михей.
– И жалюзи…
– Были опущены.
– Еще вход есть?
– Нет, этот единственный.
– А окна?