– В понедельник подходи, – посчитав на пальцах, посоветовал мужик. – У нас через два дня на третий.
Я замахал руками:
– Не-не-не, не пойдет, мне этот пакет сегодня… А где Леха живет? Скажи, я смотаюсь.
Охранник подтянул к себе замызганный гроссбух и открыл на одной из последних страниц. Стал водить пальцем в поисках адреса. Водил-водил, водил-водил, а потом вдруг поднял голову и посмотрел на меня изучающим взглядом. Этот его взгляд с прищуром не предвещал ничего хорошего. Через секунду-другую он озвучил свое подозрение:
– А ты не гонишь?
Я нарисовал на лице недоумение:
– В смысле?
– Сдается, гонишь. Не мог Леха пакет у постороннего взять. Особливо у такого. Уж больно морда лица у тебя хитрая.
Не знаю, действительно ли он проявил бдительность или просто переключился на любимую игру маленьких человечков «Я с кокардой, ты – дурак». Выяснять не стал. Используя остаток Силы, которую стянул у Михея при заморозке пластилина, поджег мусор в урне. Стояла переполненная возле стены, попалась на глаза, я и шваркнул. Гори, гори ясно, чтобы не погасло.
Дальше закрутилось.
Заметив огонь (не заметить его было невозможно – полыхнуло будь здоров), мужик по-детски ойкнул, подскочил, опрокинув табурет, и с прытью, которой я от него не ждал, метнулся к огнетушителю. Решительно сорвал аппарат с крюка, но задействовать не смог. Не знал как. Вместо того чтобы просто вырвать чеку, навести раструб и дернуть вниз рычаг, зачем-то перевернул баллон вверх дном и несколько раз шваркнул об пол. Получив нулевой результат, еще раз ойкнул, отшвырнул бесполезный баллон в сторону и побежал к стойке. На миг исчез за ней и появился уже с электрочайником. Залив огонь кипятком, подхватил урну и, оставляя за собой чадящий шлейф, побежал на улицу.
Пока он героически боролся с очагом возгорания, я спокойно изучал список сотрудников. На мою удачу среди них числился лишь один человек с именем Леха – Белобородов Алексей Вадимович. Согласно записи, проживал он по адресу: улица Бабушкина, дом 56, квартира 42.
– В жизни всегда есть место подвигу, товарищ, – сказал я охраннику, столкнувшись с ним на выходе.
– Да иди ты! – посоветовал мужик в ответ.
Я воспользовался его бескорыстным советом и направился к заждавшемуся меня болиду.
На часах было уже половина двенадцатого, солнце подползало к зениту, чувствовалось, что день вновь будет жарким. В такие дни хорошо на берегу речки лежать в тени раскидистого кедра, а не носиться по пыльным улицам в поисках невесть чего.
Но если надо, то надо.
Запрыгнув в машину, я сразу запустил кондиционер. Этого показалось мало, и," помня о вчерашнем нестерпимом пекле, я врубил еще и одну из самых «холодных» песен Цоя. Ту, что называется «Город». Приятно слушать про лютый февраль знойным августом.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком длинна.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком темна.
Я люблю этот город, но так страшно здесь быть одному.
Здесь за красивыми узорами льда мертва чистота окна.
Проезжая перекресток за перекрестком, я подпевал Цою и думал о том, что тоже питаю добрые чувства к своему городу. Нет, никогда Город не станет мне родным (не здесь родился и не здесь хочу упокоиться), но я благодарен ему за то, что дал он мне стол и кров, а главное – возможность исполнить свое предназначение.
А еще я думал о Цое. О Викторе Робертовиче. Когда впервые побывал на его концерте (приезжал он в Город за год до гибели), решил, что он дракон. Ошибся. Трудно было не ошибиться: слов песен не различал, но видел свет между словами. Потом выяснил, что – увы, увы, увы – не дракон. Честно говоря, очень жаль – был бы драконом, пел бы до сих пор.
Дом № 56 по улице Бабушкина оказался ничем не примечательной пятиэтажной «хрущевкой». В подъезде все было задушевно: кошачьи запахи, бодрые надписи на обшарпанных стенах и трупики спичек, присобаченные к потолку. А еще была впечатляющая музыка: из-за оббитой рваным дерматином двери в квартиру № 42 доносились готические навороты.
Звонка я не обнаружил, поэтому постучал. Сначала вежливо, потом настойчивей, а когда не помогло, двинул несколько раз ногой. Любитель тяжелого рока по имени Алексей по фамилии Белобородов даже и после этого подойти не соизволил. Зато открылась дверь напротив. В щель просунула свои бигуди разбитная тетка с сигаретой в углу рта.
– Чего, козел, гремишь? – быстро переместив сигарету в другой угол, спросила она.
– Добрый день, сударыня, – учтивым голосом произнес я. – Будьте Так любезны, подскажите, не здесь ли проживает Алексей Вадимович Белобородов?
Она поначалу опешила от такого подлого к себе обращения, но быстро пришла в себя:
– Леха-то? Тута. Где ж ему еще, козлу-то вонючему. А на кой тебе?
– Повестку ему принес из военкомата. На двухнедельные сборы вызывают.
– Ты, что ли, военкомовский? – не поверила она.
– Да нет, меня тоже хотят забрить, – поделился я доверительным полушепотом и, перейдя на полный шепот, признался: – Но обещали: у пятерых подписи возьму – освободят от повинности.
– Хитрозадый, значит, – понимающе кивнула тетка. – Тогда ладно, тогда колоти. Дома он. Видела, как со смены приперся. Дрыхнет, поди. Он всегда так – придет, накатит и как мертвый. Колоти, не бзди. Колоти, колоти. Пусть забирают. Достал уже своей фрицовской хренотенью.
Сказала, вернула сигарету на прежнее место и хлопнула дверью. С силой. Аж штукатурка посыпалась.
Тем временем музыка в квартире № 42 стихла, и я, воодушевленный этим обстоятельством, стал вновь набиваться в гости.
Минут пять стучал, но никто мне так и не открыл. Разозлившись, я вытащил из заветного кармашка Ключ От Всех Замков и – врешь, не уйдешь! – осторожно вскрыл квартиру. Прислушался – не идет ли кто по подъезду? Никого не было. Я потянул дверь на себя и, шикнув на предательски заскрипевшие петли, быстро вошел внутрь.
Белобородов Алексей Вадимович находился дома. Тут тетка не ошиблась. Ошиблась она в другом: он не спал как мертвый, он и был мертвым.