Рейстлин был прав. Даламар давно был сломлен, отравлен им. И дело было не только в магической силе наставника. Не только в его власти и могуществе.
Даламар вспомнил, какая мысль мелькнула у него в голове, когда он зарывался лицом в бархатную черную ткань, вдыхая запах розовых лепестков, чувствуя необычайное тепло от тела шалафи. Мысль эта появлялась и ранее, но никогда не была она столь отчетлива.
«Я один знаю его таким».
Даламар не был глуп и знал, что такая мысль опасна. Она ведет к привязанности. Она ведет к помутнению рассудка. Такая мысль была вдвойне опасна, когда речь шла ни о ком ином, как о Рейстлине Маджере.
========== 4. Конклав ==========
Даламару уже приходилось испытывать это − клокочущий гнев в горле, гнев от невыносимой глупости, которую приходится выслушивать. В прошлый раз это было, когда его судили в Сильванести и обрекли на изгнание. Его, благодаря плану которого войска повелительницы драконов Фейр Кейрон были разбиты. Благодаря которому эти эльфы, так яростно проклинающие его теперь, были живы. Он видел, как слепы, как ограничены собравшиеся судить его. И как бы горько Даламару ни было тогда, гнев придавал ему сил и храбрости.
Очевидно, именно непрошеные воспоминания стали последней каплей. Даламар планировал выйти в конце, когда выскажутся все главы орденов, когда стихнет гомон голосов остальных магов, выйти и сразить всех краткой эффектной речью, насладиться их страхом, их беспомощностью.
Но он не смог дальше терпеть уже на речи Пар-Салиана. Он ожидал от главы Конклава куда большей дальновидности.
− Вы глупцы! − крикнул он, стремительно двигаясь к центру зала. − Боги, какие вы все глупцы! И больше всех ты, величайший!
Долгая пауза. Пар-Салиан держался спокойно, стараясь сохранить достоинство. Остальные маги зашептались, загомонили.
− Мир! − со смехом проговорил Даламар. − Да он может прибрать его весь к рукам уже завтра!
− Расскажи им все, − велел ему тогда Рейстлин.
И Даламар исполнил волю учителя. Он рассказывал долго, образно и зрелищно, наслаждаясь тем, как вытягиваются лица магов, а бедный брат-близнец его шалафи с каждым словом выглядит все более растерянным и непонимающим. Мешал этому блестящему выступлению лишь тонкий голосок кендера, что раздавался из-за спины Карамона.
− Темный эльф? Никогда таких не видел! Пусти меня посмотреть! Карамон, ну пожалуйста!
− Глядите же! − Даламар перешел к кульминации. Резко развернулся, чтобы весь Конклав мог видеть его. Вскинул гордо подбородок − пусть он и мученик, но он ни на что не променяет право быть учеником величайшего темного мага, право быть Его учеником…
Бархатная материя снова рвется, маги и Карамон ахают при взгляде на его раны.
И только кендер, высвободившийся, наконец, из хватки брата Рейстлина, был радостно оживленным. Впрочем, что взять с кендера?
− Ну надо же! Это тебе сделал твой учитель? − вопрошал он. − Тот, о котором ты сейчас говорил? Твой учитель прожег тебе грудь рукой? Моя матушка все время говорила, что система образования везде одинакова, но я никогда…
Карамон поспешно запечатал ему рот рукой.
− Ничего не понимаю… − потерянно проговорил он, оглянувшись на Пар-Салиана. − Что… Что здесь происходит? О чем тут болтал этот эльф? О ком вы все говорите?
Даламара снова будто бы обожгло яростью. Как родной брат шалафи может быть настолько глуп и несведущ? А знал ли он Рейстлина вообще?
− Мы говорим о твоем брате, − услужливо подсказал он. − О Рейстлине Маджере.
И голос его зазвенел гордостью, когда Даламар продолжил:
− Он − мой шалафи, а я − его ученик.
Главы лож переглянулись. Они прекрасно поняли, что остались без шпиона.
− Даламар, − осторожно начал Юстариус. − Я думаю, достаточно. И… Ты не будешь так любезен застегнуть мантию?
Темный эльф неспешно запахнул одеяние на груди, продолжая вызывающе сверкать глазами. Но силы уже начали оставлять его − он слишком много энергии отдал для этого перфоманса, который, − теперь он осознал это − звучал как хвалебная ода Рейстлину.
И снова голоса слились в нечленораздельный гул, снова толпа превратилась в массу раззявленных ртов, лиц, искаженных страхом и яростью, потерявших человеческие черты. Это все было слишком знакомо Даламару. Он покачнулся, ноги не держали его. Он рухнул в возникшее из воздуха кресло и отпил вина из кубка, который материализовался в его руке. Он постепенно восстановил дыхание и вновь прислушался к собранию. Пар-Салиан с большим трудом заставил всех умолкнуть и − немыслимо! − дал кендеру право слова.
И теперь все с большим сомнением слушали долгую и запутанную историю знакомства Рейстлина с, подумать только, овражной гномихой. Которая, кстати, тоже присутствовала здесь. Собрание все больше походило на какой-то паноптикум…
Когда после кендерской истории в зале завязалась жаркая дискуссия на тему «научился ли Рейстлин состраданию», Даламар опустил голову на грудь, так, чтобы волосы заслонили лицо, и тихо засмеялся. Смех был практически истерическим. О да, глупцы, он научился. Да ему и не нужно было учиться… Сострадание… Ради обретения этой мнимой ценности верховный идиот в белом даровал ему проклятые глаза Раэланны. Шалафи действительно относился очень тепло к этой маленькой замарашке. Шалафи не был откровенно жесток.
Даламар видел однажды, как бережно учитель держал в руках малиновку, которой не посчастливилось подлететь слишком близко к проклятой роще, окружавшей их башню. Тонкие золотистые пальцы осторожно разгладили взъерошенные перья, аккуратно прикоснулись к бешено вздрагивающей птичьей груди. И мимолетная улыбка вслед стремительно улетающей пичуге…
Вот только никакие из этих моментов, за которые так цеплялось это наивное дурачье − мол, глядите, душа его не погрязла окончательно во тьме, ничего не означали. Ради своего замысла Рейстлин пойдет до конца, и ему не будет никакого дела до всех страдающих этого мира.
Но когда вышеупомянутая овражная гномиха, в свою очередь, выскочила вперед − о, лучшей защитительной речи не звучало в этих стенах, лучшей не в плане красноречия, разумеется, а по степени воздействия, Даламару стало совсем не смешно. Хоть он и сидел, демонстративно усмехаясь вытянувшим лицам магов и особо эпическим высказываниям Бупу, таким как: «моя знать, он самый добрый человек».
Перепуганное маленькое создание было всецело предано его учителю. Каково Конклаву − сначала их собственный шпион утверждает, что они недостойны и ползать в ногах Рейстлина, а потом этакое наивное дитя природы косноязычно, но убедительно распространяется о его невероятной доброте. До которой всем желающим далеко, как до луны. Сидите и обтекайте.
Но ухмылка Даламара была вымученной. Потому что не так давно он сам стоял перед почтенным собранием, и его доклад был не докладом, но хвалебной одой Маджере.
Он вернется к шалафи и поможет ему благополучно отбыть в Истар. Он будет беречь для него его башню и убьет каждого, кто осмелится приблизиться к ней. Он будет ждать, надеясь и страшась…
В нем буквально на секунду шевельнулось желание освободиться от власти шалафи над ним, но он почти сразу признал свое поражение. Он не сможет, просто не сможет. Рейстлин уже покорил его − не страхом, но знаниями, которыми он делился, магической силой, которая так возросла и окрепла в нем, направляемая и совершенствуемая в умелых руках наставника. И не только ими.
Это клятое сострадание, эти крохи, крупицы человечности, столь ценимые сентиментальными идиотами и столь бурно обсуждаемые на этом собрании. Понимает ли кто-то еще, насколько опасны эти капли яда? Насколько опасны они в руках такого, как Рейстлин?