– Кем? – не выдержал Паша, – Полно всяких народных целителей, экстрасенсов, медиумов и прочих. Все они спокойно работают, некоторые даже на камеру. И получают за это деньги. Неплохие деньги. Так кем я могу быть схвачен?
– Охотники, ловцы, прислужники… Называй их как хочешь, – бабуля отстраненно смотрела в потолок, будто не замечая Пашиной нервозности, – Это не важно. Важно то, что никакое проявление силы не может быть использовано самостоятельно, вне храма или без Его разрешения.
– Кого Его? – Паша повторил местоимение, подражая интонации знахарки, которая выделила это слово так, будто Паша должен был понять, о ком идет речь.
– Экий ты несмышленый, – вздохнула бабуля, – И жаль тебя, и самой страшно.
Видом своим она показывала, что Паша просто обязан знать и понимать, о чем она говорит, будто каждый встречный является экспертом в подобном, и только он, Паша, остается полным профаном в этом вопросе. Это сильно раздражало Пашу, потому что он действительно не понимал, что мелет эта бабка и что мешает ей просто продавать ему свои товары, или, на худой конец, рассказать прямо о препятствиях, которые могут подстерегать непросвещенного зельеварителя.
– Почему всем можно варить и продавать что угодно, а мне нельзя? Кто меня может словить? Налоговая? Так это любому грозит, про них я и так знаю, – Паша говорил повышенным тоном, – Чего мне бояться, неужели трудно прямо сказать?
Вдруг Зинаида резко приблизилась к Павлу, будто стараясь принюхаться к нему, Паша был сбит с толку этим действием, и лишь ошарашено разглядывал собеседницу.
– Чую я на тебе запах метки, – проворчала она, – Но не твой он. Я так и думала, что тебя уже нашли.
– Кто нашел?
– За тобой кто-нибудь следил на улице?
– Нет, кому это может быть нужно?
– Точно никто? – Зинаида Ивановна выглядела встревоженной.
– Да точно, точно никто не следил!
– Может в последнее время у тебя появились новые друзья? – Зинаида Ивановна опустила руки под стол, – С черной бородой или белыми, как снег, глазными яблоками?
– Эмм, ну… Есть один с черной бородой, но мало ли их таких бородатых? Весь Китай с черной бородой, – Паша пытался сопротивляться сам себе, – Что от меня нужно вообще, что вы рассказать-то хотели?
Пронзительным взглядом Зинаида впилась в Пашины глаза, будто стремясь пробраться через них в его душу, в его суть. Он взгляда не выдержал и отвернулся в сторону.
– Все, – бабушка резко встала, проявляя неожиданную резкость движений, – Больше мне не о чем с тобой говорить. Либо ты поймешь все сам, либо…
Тут она осеклась, однако Паша и сам чувствовал некое напряжение, ему хотелось поскорее покинуть стены этого дома, он уже не хотел слушать рассказов очевидно выжившей из ума старухи, которая неспособна ни на что, кроме идиотских загадок. Так он объяснил ее поведение.
– Хорошо, – Паша тоже встал и двинулся к выходу, – благодарю за обед.
Бросив это, он уже почти вышел, но хозяйка его остановила:
– Стой. Тот окуляр, что я тебе дала. Посмотри через него на своих друзей. Только будь осторожен.
Сказав это, она махнула рукой, недвусмысленно предлагая покинуть ее дом. Паша повиновался, быстрым шагом он покинул помещение.
Он ехал домой и раздумывал над своим поведением, наверно он был чрезмерно горяч и чем-то обидел торговку. Других объяснений резким переменам в ее поведении он не находил.
Тогда он достал окуляр, который ему достался от Зинаиды. Украдкой он пытался разглядывать через него людей, но они ничуть не менялись, абсолютно никакого эффекта окуляр не имел. Более того, он даже не увеличивал изображение, хоть и казался выпуклым. Паша хмыкнул и спрятал его обратно в карман, решив, что вещица, быть может, дельная, и он просто не умеет ею пользоваться.
Скользя взглядом по людям, Паша пытался угадать, чем они занимаются, что из себя представляют. Его внимание привлекла женщина, одета она была неброско, скорее всего с рыночных лотков. На ее коленях, как вечное напоминание, сидел ребенок, мирно копошась в собственной курточке. Женщина явно была матерью-одиночкой, и явно не из тех, что любят и ценят свое чадо выше жизни. Выставляя напоказ безымянный палец, он разговаривала по телефону, видимо, со своей матерью.
– Я его к тебе привезу, – оповестила она родителя.
Вряд ли ей было больше двадцати пяти, а она уже походила на уставшего от жизни человека, ранние морщинки, вздутые вены на руках. Тех самых руках, которыми она то и дела осыпала тумаками своего ребенка. Без причины. Просто так. Наверно, нервы. Наверно, он виновен, в том что родился, а потому не плакал, будто и сам осознав эту вину.