После 1945 г. миф стал восприниматься как непреложный факт. Мне как-то попалось на глаза рекламное объявление: «Мы, жители страны с пятитысячелетней историей, должны знать Китай – страну с трехтысячелетней историей!» В учебнике корейского языка, предназначенном для российских корейцев, кроха-сын говорит отцу: «У России – тысячелетняя история». Папа (российский кореец) на это немедленно отвечает «А у Кореи – пятитысячелетняя». Ну-ну…
Автохтонность и империя. Большинство националистических «историков» стремятся доказать автохтонность своего этноса, его якобы «извечное» присутствие на нынешней территории. Правда, эти претензии часто вступают в противоречие не только с фактами (настоящий националистический историк о фактах не заботится по определению), сколько с другим инстинктивным импульсом националиста – желанием доказать, что его народ в давние времена управлял гигантскими территориями и был повелителем огромной империи. Читая националистические сочинения, удивляешься – насколько же больше все страны мира были в прошлом. И как они только на планете все умещались?
В отношении к автохтонности северокорейские и южнокорейские националисты пошли разными дорогами. В КНДР давно объявлено, что Корея – одна из колыбелей человечества, и что корейцы всегда жили там, где живут сейчас. Любые попытки изучать родственные связи корейского языка находятся в Северной Корее под строжайшим запретом. Родственников у корейского языка быть не может по определению, и сомневаться в этом – тяжкое политическое преступление.
В Южной Корее, наоборот, националисты с восторгом восприняли выводы лингвистов, которым в последние десятилетия удалось окончательно доказать отдаленное родство корейского и алтайских языков. Причина этого энтузиазма понятна: широкие родственные связи дают основания для имперских притязаний такого масштаба, о котором в «доалтайскую» эпоху националисты и не мечтали.
Характерный (и типичный) пример таких построений – книга Кеннета Ли, недавно вышедшая в США. В ней автор именует корейцами все алтайские народы Дальнего Востока – чжурчженей, тунгусов, киданей. В своей книге Ли именует «корейским племенем» и маньчжур (подгруппа корейского племени тунгусов), так что Цинская империя у него становится, по сути, корейской (можно представить, как удивились бы такому открытию сами маньчжуры, отношения которых с Кореей были, скажем так, не идеальны). Такой подход – очень популярный среди националистов – позволяет объявить «корейскими» все кочевые империи Дальнего Востока.
Некоторые ультра-националисты идут дальше, утверждая, что в глубокой древности вся территория Восточной Азии находилась под властью корейских владык, и что именно корейцы принесли цивилизацию в Китай, изобрели иероглифическую письменность и т.д., и т.р. Однако подобные построения, всё-таки, носят экстремистский характер, а здесь мы стараемся ограничиваться только национализмом «респектабельным», не сбиваясь на корейские аналоги общества «Память».
Территориальные притязания. Трудно представить националиста, который бы не считал, что «по справедливости» его страна должна занимать несколько большую площадь. Корейский национализм – не исключение.
Основные территориальные претензии корейского национализма связаны с событиями I тыс. н.э., о которых следует вкратце рассказать. В IV-VII вв. на территории Корейского полуострова существовало три соперничающих княжества. Одно из них – Когурё – занимало и значительную часть нынешнего северо-восточного Китая, Манчжурии. В ходе неудачных войн с Китаем Когурё было оттеснено на юг, на территорию Корейского полуострова, а в конце VII в. княжество прекратило свое существование под ударами войск княжества Силла и армий китайской Империи Тан. Его территорию поделили между собой победители. Однако часть когурёсской элиты приняла активное участие в создании государства Бохай, которое существовало в Манчжурии (и, частично, на территории российского Дальнего Востока) в VIII-X веках. По-видимому, когурёссцами было большинство правящей элиты Бохая, включая и царствующую династию, хотя среди населения в целом они составляли меньшинство.