Он огляделся. Цельные деревянные панели на стенах, музейные фолианты на полках, старинные витражи в створках книжных шкафов, зеркала в массивных серебряных оправах, зелёное сукно на столах, где играли партию-другую в покер или блэкджэк с чисто символическими ставками — старинным перстнем, небольшой яхтой или парой бутылок «Шато Лафит». Несмотря на современность постройки, здесь всё было напитано духом старых традиций, ощущением монолитности, чувством того, что их дело — дело «Коза Ностра» — будет продолжаться вечно. И пусть никто из Семей давно не называет себя так, дух Сицилии веял здесь, клубился, как плотный табачный дым. Кровь Сицилии, пусть порой и в разбавленном виде, была в каждом присутствующем здесь.
— Методы твоего отца устарели, — Лука, наконец, заговорил, вырвав Алека из пространных, философских размышлений, вызванных порцией алкоголя, табака и безотчетного нервного напряжения, вызванного предстоящей, неприятной беседой. — Полиция не дремлет, нельзя просто так брать и убивать публичных людей, Алессандро. Стоило вернуть мне мою дочь. Я бы наказал её со всей строгостью.
Габи, кажется, числилась руководителем каких-то благотворительных фондов, через которые Фальконе часто перегоняли деньги. Она никогда ими всерьёз не занималась, потому Алессандро не брал этот факт в расчёт, да и, честно признаться, забыл о нём. Да и что бы изменилось? Этот факт не отменил бы приговора. Но он услышал, как при слове «дочь» у Луки Фальконе дрогнул голос. Он любил её.
Любил.
А как это вообще?
— Она предала мою семью, не вашу. Не вам вершить над ней суд, — бесстрастно ответил Корелли.
Упрямство Руссо перешло к нему в полной мере. Будь у него возможность отмотать время вспять, вряд ли он поступил бы иначе. Практика разводов в их семье неприемлема, несмотря на то, что другие давно не гнушаются менять постаревших жён на новых, посвежее. Времена меняются, но что-то должно оставаться незыблемым. Он не собирался отступать от правил, которые ему вдалбливали с самого детства. Иначе всё, вся его жизнь не имела бы смысла.
— Ты рассуждаешь, как Руссо, и это выйдет тебе боком, Сандро, рано или поздно.
Фальконе словно услышал его мысли, считал их с его лица. Алек вдруг ощутил странное покалывание в груди — раскаленные спицы, вонзающиеся в пространства между рёбер. Что-то закипало внутри, занималось пожаром. Эйфория? Гордость? Его наконец-то сравнили с отцом. Неужели это всё, к чему он стремился в жизни?!
— Я знаю тебя десять лет, Сандро, этого оказалось достаточно, чтобы понять тебя. Ты — раб своего отца, раб его принципов, ты не можешь воспринимать его со стороны. Воспринимать критически. То, что он бывает не прав, для тебя невозможно, это не вписывается в твою картину мира. Пора учиться думать своей головой, парень. Это последнее, что я скажу тебе, как твой тесть. Как твой почти отец.
Фальконе произнёс это медленно, чётко, словно вворачивая в мозг свёрла, проговорил каждое слово. Сделал затяжку. Его лицо на мгновение исчезло за густыми, белыми хлопьями дыма.
— Наши соглашения аннулируются, — продолжил Фальконе. — Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я хочу, чтобы ты убрал своих людей с западных железнодорожных линий. Считай, это ультиматум.
Корелли ничему не удивился, это было ясно с самого начала. С того самого дня, когда Лео Фалани сообщил ему об измене Габриэле.
— Не могу вам этого обещать, дон Лука.
Алессандро устало потёр лицо и плеснул себе ещё виски. Круглые шарики льда с плеском отправились в стакан — Алек взял их прямо руками, без щипцов. Пальцы закололо от холода. Боль была приятной, отрезвляющей.
— На другое я и не рассчитывал, — ответил Фальконе.
Алессандро не пойдёт на уступки. Руссо бы точно не пошёл. И пусть ради этого придётся снова пролить кровь своих земляков, позиций новоявленный Дон Корелли сдавать не станет.
Глава 6. Новая встреча
Он снова увидел Изабеллу Бланко на выходе из библиотеки. Она спускалась по лестнице. Её изящные, тонкие, музыкальные пальцы скользили по мраморным перилам. Они словно ласкали камень. Алессандро подумал что под такими пальцами ожил бы любой… Нет, он определённо пьян. В груди ещё ворочались раскаленные угли, а сердце стучало в висках — после разговора с Фальконе адреналин зашкаливал не на шутку, эмоции, которые по этикету принято было тщательно скрывать, требовали выхода. Алеку вдруг захотелось дать кому-нибудь по роже. Или заняться сексом. Хотелось выскоблить, вычистить из себя эту липкую, чёрную копоть, мешающую ему ясно соображать, и после, с пустой, свежей головой, подумать, что теперь делать. За десять лет мира с семьёй Фальконе он успел порядком расслабиться, растерять хватку и сосредоточиться на развитии легального бизнеса, ведь тылы были прикрыты. У него не было плана на подобный исход. Нужно обратиться к отцу за советом. Испоганить ему и без того вечно поганое настроение, получить обвинение в недальновидности… Нет, фигура у Бланко просто божественная. Таких вообще не существует, она ему кажется.