– Но ты же знаешь, что это невозможно. Я же говорила тебе, что в пятницу мне надо собраться. Если ты позабыл, напомню: в субботу утром я улетаю в Австралию.
– Ну конечно! Как же иначе! Я все время забываю, что ты у нас маленькая карьеристка, душой и телом преданная только работе. Или лучше сказать – большая карьеристка? Это больше подойдет? Ну разумеется, большая карьеристка. Большая работа. Большие амбиции. Но будь любезна, скажи мне одну вещь, детка: холодными ночами тебе от работы становится теплее? – Джек коротко рассмеялся. – Сомнительно. Тебе не нужна большая карьера, девочка. Тебе нужен грандиозный мужчина. Вроде меня. Слушай, у меня отличная идея. Может, я приеду к тебе прямо сейчас и…
– Ты слишком много выпил, Джек Миллер! Ты пьянее скунса, облизывающего пустой бочонок из-под виски, – закричала Маделина, невольно переходя на южный жаргон, что с ней случалось, лишь когда ее сильно разозлят. – Отправляйся в постель! – яростно повторила она. – Утром я тебе позвоню. – И хоть внутри у нее все горело от возмущения, она заставила себя спокойно повесить трубку. Унизительно было вести такие разговоры.
Он отвратительно обращается со мной в последнее время, размышляла Маделина, открывая буфет и вынимая небольшое металлическое сито. Она сердито бросила туда листья салата и повернула кран.
Мрачно глядя на стену, она никак не могла отогнать мысли о Джеке Миллере.
Это же полное ничтожество. А я – еще большее ничтожество, иначе не продолжала бы встречаться с ним. Я же не вчера поняла, что ничего у нас не получится. Терпеть не могу его командирский тон, его обвинения, его пьяные сцены. Тем более что повода для них нет.
Она рассеянно провела рукой по волосам. Ведь он буквально выводит меня из себя. Почему я должна это терпеть?
Она вытащила из ящика остро наточенный кухонный нож, но отложила его в сторону. Руки так дрожали, что недолго и порезаться.
Прислонившись к раковине, Маделина немного постояла, стараясь успокоиться.
«Между нами все кончено».
Лишь только эта внезапная мысль пронзила ее как стрела, попавшая в цель, напряжение спало. Руки успокоились.
Все правильно. Все прошло, ничего не осталось. По крайней мере для нее. Даже желание было не таким сильным, как прежде. Своим отвратительным поведением он все больше отталкивал ее от себя. «Вот вернусь из Австралии и порву с ним, – решила Маделина. – У меня есть своя жизнь. Нельзя, как наседка, опекать Джека Миллера. А ведь именно этим я и занимаюсь неустанно. Нет, лучше объясниться завтра. Так и ему будет легче. Зачем ждать возвращения. А чего это я так стараюсь облегчить жизнь этому шалопаю? Мне-то он пляски устраивает по высшему разряду и не церемонится».
Маделина устало вздохнула. Похоже, Джеку хотелось наказать ее за что-то. Или, может не ее? А себя? Последние несколько месяцев он сидел без работы, и безделье на него плохо действовало. Когда он работал, то был совсем другим человеком. Цельным. Сильным. Он не таскался с приятелями по барам, вообще не прикасался к спиртному.
«Бедняга Джек, – подумала Маделина, чувствуя, как злость ее улетучивается. – Ему так много дано. Красота, обаяние, талант, даже блеск. Но он все растранжирил, утопил на дне бутылки». Его пристрастие к спиртному – вот что всегда беспокоило ее; и именно это стало между ними. Разумеется, когда кризис проходил, Джек каялся, извинялся, но заноза вонзалась все глубже.
В какой-то момент Маделина поняла, что больше всего Джек нуждается в ее сочувствии. Бродвейский актер, ставший почти звездой, он мог творить на сцене чудеса, когда брался за дело всерьез. Впоследствии он завоевал Голливуд и голубой экран. Выигрышная внешность, золотистые волосы, невинная голубизна глаз делали его потрясающе фотогеничным. Он обладал притягательностью кинозвезды и мог стать вторым Полом Ньюменом – по крайней мере так говорили о нем коллеги. Так почему же он им не стал? – всегда хотелось спросить их Маделине, но она так и не задала этого вопроса. Да, друзья восхищались Джеком Миллером. Это актер актеров, говорили они. Уровня Аль Пачино и Джека Николсона. Но, с ее точки зрения, ему чего-то не хватало, что-то с самого начала пошло вкось. Может быть, характера?
Да, Джеку не хватало энергии и, уж безусловно, честолюбия. Не потому ли он так наскакивал на Маделину, обвиняя в тщеславии, которого у нее хоть отбавляй и которого он лишен начисто. Возможно, когда-нибудь оно и было, но теперь нет.
Маделина понимающе усмехнулась. Джеку не нравилось, что она делает карьеру, потому что в душе он – самец-шовинист. Не прямо, но в свойственной ему уклончивой манере он не раз давал ей это понять. Разве не так?
Взяв нож, Маделина начала резать помидор. Руки больше не тряслись.
Съев куриный салат, Маделина выпила в гостиной чашку холодного чая с лимоном. По телевизору показывали какой-то дурацкий фильм, картинки мелькали, минуя ее сознание.
Откинувшись на подушки, Маделина с радостью почувствовала, как поднимается у нее настроение. Вернулась легкость. Наверное, все дело в том, что она решила положить конец своим отношениям с Джеком Миллером.
Впрочем, решение это далось Маделине нелегко. Оно зрело в ней давно, да только все храбрости не хватало.
Что же, интересно, ее удерживало? Неужели только боязнь одиночества?
Пэтси Смит уехала в Бостон, а других сколько-нибудь близких друзей в Нью-Йорке у Маделины не было. К тому же, она слишком много работала, так что у нее времени не оставалось на то, чтобы наладить дружбу с теми немногими женщинами, которым она симпатизировала.
Иное дело Джек.
Поскольку он работал в театре, свободное время у него начиналось после десяти вечера, с закрытием занавеса. Так что режим их жизни совпадал почти идеально.
Несколько раз в неделю она задерживалась в магазине или брала бумаги домой и допоздна работала, а потом, в одиннадцать, они шли поужинать к «Джо Алену» или «Сарди». Иногда он приходил к ней после спектакля, она готовила ужин, и он оставался на ночь. А воскресенья они обычно проводили у него дома, на Восточной Семьдесят девятой улице.
Когда же Джек не был занят в спектакле, вот как сейчас, он хотел проводить с ней все вечера, как бы много дел у нее ни было. Но это было невозможно. Работа всегда стояла для Маделины на первом месте, с этого ее было не сбить. Тут и начались у них нелады. Сам Джек отдавался творчеству полностью, в нем была вся его жизнь. Но что работа и для Маделины значит не меньше, чем для него, он, похоже, понять не мог.
Познакомила их Пэтси. Было это два года назад, и за это время Маделина по-настоящему полюбила Джека. Он стал самым близким ей человеком в Нью-Йорке. Она привыкла к нему как к родному и, наверное, поэтому оставалась с ним несмотря ни на что, хотя внутренний голос подсказывал ей, что пора кончать.
«Как к родному», – мысленно повторила она и, резко повернувшись, посмотрела на цветную фотографию на дальнем конце стола. Семья… Тут все они: братья Джо и Лонни, она сама, крохотная Кэрри-Энн у нее на коленях, родители. На лицах светятся радость и любовь. Им понравился бы Джек Миллер, такой веселый и симпатичный. Да так оно и было. Но в качестве его возлюбленного они бы его не одобрили.
Родители, да и все остальные в семье, души в Маделине не чаяли и пророчили ей замечательное будущее, особенно мать. «Ты всем им покажешь, деточка, – повторяла она мелодично с сохранившимся до конца жизни ирландским акцентом. – Ты умница, Мэдди, любимица богов. Это уж точно. Золотая девочка».
Маделина замерла. В комнате и впрямь раздавались их голоса – явно, отчетливо. Вот Джо, Лонни, Кэрри-Энн, мама, папа…
Все они умерли, но чувство общности с ними не ушло.
Каждый из них оставил в ней частицу себя. Ими было полно ее сердце, они были всегда с нею. Она очень дорожила своими воспоминаниями, память была мощным источником ее силы.