– Она тебе говорила об этом, когда ты работала у нее в Нью-Йорке?
– Нет, это просто мое предположение. Но я хорошо знаю Полу.
С лица Дэзи не сходило удивленное выражение, она размышляла над словами невестки. В конце концов она произнесла:
– Может, дорогая, ты и права. Я как-то не думала о такой возможности. Но я любом случае, моя дочь взяла на себя гигантскую ответственность.
– Да не беспокойтесь вы о Поле и ее американском проекте, – мягко сказала Маделина. – Все будет в порядке. Филип говорит, что закалка у нее отличная, да и сами вы отметили, что она очень похожа на вашу мать. А разве так уж плохо быть второй Эммой Харт? – Маделина лукаво подняла брови.
Дэзи рассмеялась.
– Ну, конечно же, неплохо.
Глава 34
Позднее, когда свекровь уехала домой, Маделина надела теплую накидку из светлой шерсти и вышла в сад. Неспешно прогуливаясь по дорожкам – такую прогулку она совершала дважды в день, – она с наслаждением вдыхала свежий воздух.
Хоть ветер и стих, на улице было прохладно. Сгущались сумерки, и в эти чудесные минуты перехода от дня к ночи все окружающее выглядело как-то по-домашнему уютно.
Небо утратило свою ослепительную дневную прозрачность и медленно темнело. Опускавшееся в океан солнце отбрасывало на воду полыхающие янтарно-розовые блики. В настороженной тишине сада не было слышно звуков, только набегающие волны ударялись о край мыса, на вершине которого стоял дом.
Дойдя до конца широкой аллеи, Маделина остановилась и вгляделась в бесконечный водный простор, приобретший в этот момент чернильный оттенок. Океан выглядел таким холодным, неприветливым, бездонным, что даже в теплой своей накидке Маделина вздрогнула. Резко повернувшись, она быстро зашагала назад, к дому. Там уже зажигали лампы, и из окон, освещая ей путь, падали на землю узкие полоски света. На фоне мрачного океана дом выглядел еще более теплым и приветливым. Маделина ускорила шаг. Мгновение спустя она уже была внутри. Пройдя сквозь высокие стрельчатые двери в библиотеку и дальше в просторный холл, она, все еще дрожавшая, сбросила накидку. Из кухни доносились оживленные голоса. Там бойко, как воробьи, щебетали служанки Элис и Пегги и экономка миссис Орденс. Эта троица оказывала Маделине и Филипу неоценимую помощь, ведя сразу два дома в Сиднее – этот и жилые апартаменты Башни Макгилла. Маделина шагнула было к двери, но передумала, решив сначала переодеться к вечеру.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она счастливо улыбнулась. В последние дни Маделина испытывала какое-то особенное чувство умиротворенности. Любовь Филипа и дитя, шевелящееся у нее в чреве, наполняли ее необыкновенной радостью. Скоро их будет не двое, а трое. Скорее бы уж. Ей не терпелось прижать к груди младенца.
Маделина вошла в спальню. В камине приветливо потрескивали дрова, отбрасывая красноватый отблеск. Спальня была одной из двух комнат, которые она немного переделала после переезда, использовав в ее убранстве светло-зеленые тона и белизну вощеного ситца, разукрашенного красными пионами, алыми розами, желтыми лилиями и темно-зелеными листьями. Сочетание зеленого и белого еще более подчеркивало размеры просторной спальни. Из большого эркерного окна открывался вид на сад и океан. Рядом с огромной кроватью на гнутых ножках стояла кушетка с подушками.
В углу у камина пристроился старинный письменный столик. К нему Маделина и направилась. Здесь лежало письмо сестре Броне в Рим, которое она как раз заканчивала, когда чуть раньше, чем она ожидала, появилась Дэзи.
Маделина быстро перечитала письмо, добавила несколько слов и поставила свое имя. Надписав адрес и заклеив конверт, она положила его поверх небольшой стопки уже готовых к отправке писем – в Нью-Йорк сестре Мэрид, в Бостон Пэтси Смит, в Лондон Поле. Мэдди была прилежным корреспондентом и регулярно писала этой четверке, делясь последними новостями и разного рода забавными историями. Сегодня после обеда она решила написать очередную партию писем – перед тем, как ее увезут в больницу. Маделина была уверена, что на этой неделе ребенок появится на свет.
Усевшись на стул, Маделина принялась перебирать в памяти события последнего дня. Как все замечательно повернулось. Просто не верится. Да и года-то не прошло, подумалось ей. Филипа она встретила в сентябре, а сейчас август. И сколько всего произошло за этот небольшой отрезок времени. Маделина скрестила руки, поддерживая снизу живот, и снова подумала о ребенке. В голове роились планы на будущее.
Наконец она подняла глаза. Взгляд ее остановился на игольнице, которую она знала с детства. Она взяла ее с собой в Австралию вместе с другими памятными вещами и повесила на стену над столиком.
«Богу – дань, прочь всякая дрянь». Эту присказку ее мать аккуратно вышила по краям голубой подушечки, в которую были воткнуты иголки.
«О, мама, – мысленно обратилась к ней Маделина, – как же все замечательно получилось – точь-в-точь, как ты предсказывала мне в детстве. И впрямь выходит, я – твоя золотая девочка. На мне Божье благословление».
Мэдди перевела взгляд на обрамленные в серебро фотографии на столе: родители, Кэрри-Энн, Джо-младший, Лонни. «Всех вас давно уж нет, – прошептала Маделина почти беззвучно, – но в моем сердце вы навсегда».
Не отрывая взгляда от фотографий, она вдруг поняла, что нынешние ее воспоминания о родных лишены обычной тоски.
Не иначе от того, что все у нее складывается так хорошо и она больше не одинока. Острое чувство утраты если и не исчезло вовсе, то во всяком случае притупилось.
Через полчаса Мэдди, подкрасившись и облачившись в темно-синюю шелковую блузку и того же цвета брюки, вышла из спальни. Подаренная Дэзи изумрудная брошь была приколота к плечу. Ее удачно дополняли ожерелье и крупные серьги из жемчуга. Через плечо Маделина перебросила шарф из тяжелого синего шелка, в руке у нее была сумочка в тон наряду, куда она сложила письма. Она отправит их из отеля „Сидней-О'Нил».
Перед тем как спуститься вниз, Маделина задержалась у двери в соседнюю комнату. Не удержавшись, повернула ручку и вошла внутрь. Включив лампу и окинув взглядом бывшую комнату для гостей, ныне переделанную в детскую, она не смогла сдержать улыбки. Они обставляли эту комнату вместе с Филипом. Здесь преобладали желтые и белые цвета с редкими вкраплениями ярко-красного. Они остановились на этой цветовой гамме, ибо в ней не было ничего ни определенно мужского, ни определенно женского, и потому она подходила как для мальчика, так и для девочки.
Маделина любовно провела рукой по краю детской кроватки, подошла к окну, поправила висевший рядом на стене плакатик с колыбельной песенкой и двинулась дальше по просторной комнате, в который раз оглядывая ее придирчивым взглядом. Затем Маделина выключила свет и, выйдя за дверь, снова удовлетворенно улыбнулась: все было прекрасно, все готово к появлению младенца.
Мэдди поспешила в прихожую, где ее уже ждала миссис Орденс.
– Ага, вот вы где, миссис Эмори, – ласково произнесла экономка. – А я уж собиралась к вам наверх, сказать, что Кен здесь и готов отвезти вас в город.
– Благодарю, миссис Орденс, – с ответной симпатией сказала Маделина, – но у нас еще полно времени. Давайте-ка заглянем на минуту в кухню, я хочу до отъезда кое-что посмотреть.
«Никогда еще Маделина не выглядела такой прелестной, как сегодня вечером», – подумал Шейн. Их с Филипом откровенная взаимная влюбленность чувствовалась во всем, что они делали и говорили.
Первое, что заметил Шейн по прибытии в Сидней несколько дней назад, это то, как округлилось ее лицо со времени их последней январской встречи в Йоркшире. Оно перестало быть скуластым, и полнота явно шла Маделине. Щеки у нее немного раскраснелись, в больших серых глазах горели искорки света, она словно излучала сияние, словно вся светилась изнутри. Не удивительно, что многие в ресторане не могли отвести от нее глаз. Правда, и таких, как Филип, тоже нечасто встретишь. Его мужественное, выразительное лицо было хорошо известно многим в Австралии, что, возможно, отчасти объясняло всеобщий интерес к их столику. Да, эти двое составляли потрясающую пару, их окружал поистине романтический ореол.