Выбрать главу

В конце концов, Виргилий признал, что проект Армель в целом симпатичен и не лишен смысла. Он понял, что таким образом его подруга давала выход своей жизненной энергии. Ясновидение в версии Армель было не причудой, а настоящей страстью. Она много работала, стараясь научиться понимать людей, облекать свои знания в словесную форму и соотносить их с оккультной практикой.

Большие вокзальные часы показывали полдень; колокола церкви Сен-Венсан де Поль звонили. Виргилий сел за столик Армель. Притянув к себе голову Виргилия, она чмокнула его в одну и в другую щеку. Духи Армель («Преступная тубероза»), ее волосы и взгляд немедленно оказали на него обычное воздействие. Его плечи опустились, голова поникла.

— Что новенького? — спросила Армель.

— Смерть и любовь, знаешь ли.

Октябрь выдался занятным. Виргилий вырвался из лап смерти, и в его жизни появилась тайна. Они заказали горячие сэндвичи и салат. Виргилий рассказал о том, что произошло с ним за последние сутки.

— Теперь, — заключил он с досадой, — все будут считать меня кретином.

— По-моему, это красивая история, — сказала Армель.

Личная жизнь Виргилия была притчей во языцех. И уж, конечно, новость о конце его не-романа позволит скоротать не один тоскливый вечер. Именно поэтому Виргилий принял решение, которое удивило его самого.

— Я не стану никому ничего говорить.

Армель подумала и кивнула:

— Ты и не обязан.

Они обменялись лукавыми взглядами заговорщиков, словно дети, которые придумали славный розыгрыш. Это был выход из положения. Христианству удалось, пустив в ход пытки и суды Инквизиции, насадить культ правды. Но, стоило отказаться от практики сожжения колдунов, от преследования евреев и от оправдания института рабства, как выяснилось, что вранье куда более подходит для жизни в обществе.

— Все будут думать, что ты страдаешь, и носить тебя на руках.

— Вот именно.

В глазах друзей Виргилий был жертвой женского малодушия, нежным агнцем, жертвой беспощадной войны между полами. Уже целые сутки они постоянно звонили, чтобы осведомиться о его душевном состоянии, предложить сходить в кино или пригласить в ресторан.

— Ты собираешься выяснить, почему эта Клара решила внушить тебе, будто у вас был роман?

Официант принес тарелки, салатницу и графин с водой. Запах жаренного грюйера на какое-то время отвлек Виргилия от темы разговора. После обследования он ничего не ел, и этот сэндвич показался ему самым вкусным на свете. Все его чувства обострились и работали на пределе возможностей. Он положил на сэндвич листик салата, усыпанного мелко порезанным луком и петрушкой.

— Даже самые обычные поступки людей для меня не всегда ясны. Какая-то женщина сказала, что уходит от меня. И оставила сообщение на моем автоответчике для того, чтобы… не знаю, для чего, и мне это неинтересно. Мне наплевать.

— Ты не очень-то любопытен.

~ ~ ~

Виргилий прихлопнул ладонью будильник в семь часов тридцать одну минуту. Он чувствовал себя превосходно. Планы на утро: йога, душ и завтрак (овсяные хлопья, соевое молоко, йогурт, сушеные фиги и банан). Из квартиры вышел в полдевятого и столкнулся с соседкой по лестничной клетке, которая вела к себе клиента. На улице его ласково обнял бархатистый свет дня. Он поприветствовал трех девушек на тротуаре и впрыгнул в автобус.

Автобус был полон, Вергилия зажали две дамы, обсуждавшие мировой финансовый кризис. При каждом повороте или толчке он заваливался либо на одну даму, либо на другую. Зато прибыл в «Свенгали» вовремя, к началу рабочего дня. Ничто не принуждало его к пунктуальности — здесь не было ни табельщицы, ни строгого контроля над тем, чем он занят в течение дня. Виргилий уважал правила, если ему их не навязывали; его прилежание могло быть исключительно добровольным. С девяти до пяти его день томился в рамках офиса; таким образом, работа оказывалась в тюрьме времени.

Виргилий с младых ногтей почувствовал тягу к юриспруденции, поскольку цирк, в котором выступали его родители, не вылезал из проблем юридического характера. Получив аттестат зрелости, он записался на факультет права. Но эта специализация действовала на него нарколептически: Виргилий смертельно скучал. Чтобы не впасть в необратимую кому, он стал вольнослушателем философского факультета. Но и это его не спасло. Очень быстро Виргилий вынужден был признать очевидное: его оценки на экзаменах по гражданскому и административному праву позволяли претендовать лишь на самые низкие и плохо оплачиваемые должности. Его ждала непостоянная и неблагодарная работа мелкого служащего или, в лучшем случае, секретаря в нотариальной конторе. Он не относился к касте брахманов, и люмпен-пролетариат уже раскрывал ему объятия. Воображение стало его спасательным кругом.