С историческим Одоевским и его крестьянами ничего похожего как будто не было (а впрочем, можно ли полностью ручаться? У Толстого были все же информаторы, которые могли сообщить немало правдивых историй, похожих на самую невероятную выдумку, историй, не попавших ни в какие документы). Было или не было что-либо подобное с реальным Сашей Одоевским, не так уж важно — могло быть! Схвачен общий дух этого доброго, мягкого человека, заплатившего здоровьем и жизнью за нравственное перерождение.
Толстой не окончил и второй редакции романа «Декабристы», романа «про Одоевского». Причины были многосложны, одна из них — недостаток живого материала, закрытые архивы, куда писателя не допускали. Однако об этом сейчас говорить не будем… Запомним только, что и Толстого, отделенного двумя эпохами от «своего героя», не миновало Сашино обаяние; уж очень хорош, как видно, был «солдат из государственных преступников» Александр Одоевский.
И кто измерит, сколько осталось в пере и чернильнице Льва Николаевича одоевского эфира?
Незадолго до того, как Лев Толстой в Ясной Поляне думал о своем Одоевском, старый Огарев близ Лондона еще раз обратился к своему.
Нет уже на свете Герцена, жизнь прожита, хорошо ли, худо — потомство рассудит.
Позади у Огарева — детство, Воробьевы горы, ссылка, Кавказ и Одоевский, неудачная женитьба, московские салоны, путешествия, эмиграция, Вольная печать — новый спад общественного возбуждения в России — годы бедности и болезней.
Но вдруг в одном из последних стихотворных прощаний является давняя, как видно незабываемая тень — снова тот же Одоевский, что 40 лет назад, на Водах.
Откуда? Зачем?
Слушая Героическую симфонию Бетховена, Огарев по внешне странной, но внутренне понятной логике вспоминает истинного, своего героя — столь непохожего на принятые образцы:
Под заглавием стихотворения «Героическая симфония» делается надпись: Памяти Ал. Одоевского.
Люди разных миров: Огарев из приближающихся 1880-х, Одоевский, не доживший до 1840-го. Стихи «Героическая симфония» похожи на ту клятву, что произносилась некогда с Герценом на Воробьевых горах.
Клятва в чем? Бороться, не сдаваться?
Да, да — но притом не ожесточиться, не зачерстветь в борьбе; остаться хорошим, свободным человеком.
Иначе — не стоит, да и нельзя бороться!
Последняя благодарность революционера, материалиста — странному, мягкому, религиозному, усталому Одоевскому.
Сходят в могилу последние люди, помнившие «милого Сашу», испытавшие непосредственное, незабвенное его обаяние.
Меж тем начинается время публичных признаний. В 1883 г. престарелый Розен успевает выполнить свой полувековой долг перед милым другом — выпустить в России первое собрание его стихов.
1900-й — «одоевский» эпиграф «Из искры возгорится пламя» в «Искре».
В 1910-м «Наш ответ» Пушкину впервые напечатан в России без всяких купюр:
В 1934-м — первое (и, разумеется, отнюдь не последнее) советское полное издание сочинений Александра Ивановича.
Посмертная слава, признание, издания, переиздания, рассказы, стихи, записки о нем лучших людей. Посмертная слава — революционная и литературная…
Но жаль, если при том затухнет, забудется одоевская эфирная поступь.
Если она исчезнет