Для народов России долгое время это была чужая борьба, а когда лилась русская кровь (при покорении кавказских гор), то в лице «немирного» чеченца или черкеса возникал устойчивый образ врага. К тому же царизм намеренно культивировал и разжигал, с одной стороны, великорусский шовинизм, с другой — межнациональную рознь на окраинах, в том числе и на кавказской окраине.
Однако вскоре после прихода русских в кавказские пределы возникла почва для возникновения и развития позитивных моментов в отношении к местным освободительным движениям. Интеграция Кавказа с Россией привела к неминуемому сближению прогрессивных слоев русского и «кавказского» общества, в первую очередь тех элементов, которые были антагонистичны царизму и его социально-классовой опоре в центре и на местах. Передовые слои на Кавказе скоро нашли общий язык с противниками царского самодержавия, крепостничества, полицейско-бюрократического аппарата, реакционного генералитета, раболепствовавших перед властью церковников. Установлению и укреплению контактов между оппозиционными (а потом и революционными) силами России и Кавказа во многом способствовало превращение последнего в «теплую Сибирь», место ссылки прикосновенных к «делу 14 декабря», инакомыслящих, подозрительных, наконец, польских повстанцев.
Развитие капитализма в России во второй половине XIX в., захватившее и кавказский регион, создало новую социально-политическую обстановку, при которой борьба против самодержавия с его политикой национального гнета на окраинах сочеталась с борьбой за социальное освобождение трудящихся. Эта ситуация способствовала дальнейшему укреплению единства освободительных сил России и Кавказа. Исконные русско-азиатские связи с течением времени крепли и обогащались новым, созвучным эпохе кризиса и распада колониальной системы содержанием. Роль Кавказа в становлении и развитии этих связей была весьма значительна.
Предлагаемая читателям новая книга известного советского историка и писателя Натана Яковлевича Эйдельмана возвращает нас к истокам русско-кавказских культурных связей, причем из этой обширной темы автор вычленяет лишь одну ее, весьма интересную и важную сторону: место и роль Кавказа в жизни и творчестве таких светочей русской культуры, как Грибоедов, Пушкин, Александр Одоевский, а также Лермонтов и Огарев. Но и здесь автор не ставит себе цель полностью осветить «кавказские мотивы» в их творчестве. Как мне представляется, автор ограничил свою задачу, работая в своей излюбленной манере: с помощью документов и материалов, впервые извлеченных на свет божий из архивов или уже опубликованных, но недостаточно изученных и оцененных исследователями, прояснить некоторые темные, загадочные и важные страницы российской истории и истории культуры XVIII–XIX вв. Облекая научный поиск в литературную форму, он, как всегда, предельно персонифицирует свое повествование, освещая исторические события в лицах и в то же время показывая своих героев в историческом процессе.
Особенно занимает Эйдельмана один специфический аспект темы — взаимоотношения так или иначе втянутых в «кавказскую орбиту» упомянутых и других деятелей русской культуры между собой. Не только русская, но и местная кавказская среда формировала единый литературный процесс того времени, поставляла сюжеты, была фактором идейно-политической борьбы в самой литературе и вокруг нее. Поиски смысла жизни — этой извечной движущей силы великой русской литературы — с начала прошлого века интенсивно шли и на кавказской почве.
Не буду останавливаться ни на научных, ни на художественных достоинствах книги Н. Я. Эйдельмана. Предоставим судить об этом читателям. Хочу лишь напомнить о праве каждого писателя на собственное видение того, о чем он считает нужным нам поведать. Я ограничусь некоторыми замечаниями в основном востоковедного характера, прямо или косвенно относящимися к теме и навеянными этой книгой.
Лучшие умы России всегда тянулись к Азии («ex oriente lux», как говорили древние), чувствуя близость или даже родство исторических судеб русских и сопредельных азиатских земель. Азиатская тема, часто привнесенная личной судьбой, в той или иной степени отражена в творчестве большинства классиков русской литературы — от Державина до Блока. И, конечно, она богато представлена у первого среди великих — у Пушкина.
Его с юных лет влекло к Кавказу, к азиатским соседям России. Свою южную ссылку он провел большей частью на северных границах Османской империи, проходивших тогда по Пруту и Дунаю, живо интересовался освободительной борьбой греков и других балканских народов против турецкого господства, близко к сердцу принимал судьбу ее предводителей. В пушкинском творчестве того периода (в его, так сказать, этногеографическом аспекте) кавказские, крымские, турецкие мотивы преобладали. То не была дань романтической моде или непосредственным контактам поэта в ссылке. Интерес к Кавказу, к Турецкому Востоку не оставлял Пушкина до конца. Достаточно назвать во всех отношениях рискованную поездку поэта в 1829 г. на кавказский театр войны с турками, обогатившую русскую литературу двумя шедеврами: «Путешествием в Арзрум» и стихотворением «Стамбул гяуры нынче славят».