Реми вдруг отпустил её и пристально оглядел с головы до ног. Брови его сошлись к переносице. Он присел на корточки и всё так же внимательно посмотрел на неё снизу вверх:
- Ты хочешь быть парнем? Я научу тебя, если ты вправду этого хочешь.
Не отрывая взгляда от его серых глаз, ставших вдруг очень глубокими, Гэйла завороженно кивнула.
Он стремительно поднялся и подхватил с земли свой потрёпанный заплечный мешок.
- Вот тебе штаны и рубаха. Не бойся, всё чистое. Иди вон туда, к ручью, в кусты, и мойся, переодевайся.
Гэйла машинально взяла одежду у него из рук. Сердце у неё болезненно билось. Что за глупости, какой из неё парень, пресвятые угодники, зачем она только слушает этого... пустомелю, шута горохового!
Но она отошла в кусты, сбросила там своё зелёное поношенное платье и нижнюю сорочку, почему-то точно зная, что Реми подглядывать не будет. И шагнула в ручей, мельком подумав, не водятся ли тут кайманы. Однако она слышала только успокаивающее кваканье лягушек и под этот торжествующий хор встала на колени в журчащую воду. Старательно обмылась, натирая всё тело сорванной мыльной травой и плеская на себя воду пригоршнями, ещё и ещё раз, пока кожа у неё под пальцами не начала гореть.
Чтоб смыть все прикосновения жадных лап, чужое вонючее дыхание, чужие похотливые хрипы, въевшиеся в её тело.
Она запрокинула голову, и яркие звёзды, заполнившие ночное небо, вдруг расплылись у неё перед глазами.
Гэйла выбралась на берег и обтёрла воду ладонями. Повертела в руках штаны и рубашку Реми и кое-как надела их на мокрое тело, потуже затягивая верёвочные завязки на поясе. Его одежда болталась на ней мешком, но это было даже хорошо - скрадывались все изгибы её и без того хрупкого тела.
Она приблизилась к костру, в невыразимом смущении комкая в руках платье и сорочку. Конечно же, Реми сейчас будет смеяться, он же всегда смеётся.
Но он не стал смеяться. Повернулся к ней от весело трещавшего костра и одобрительно её оглядел. Присел на корточки и аккуратно обрезал ножом сперва штанины, а потом рукава её одежды так, чтоб они лишь прикрывали тонкие запястья и щиколотки Гэйлы. Выпрямился и спросил, указывая на тряпьё в её руках:
- Это твоё платье? Оставишь его на всякий случай?
- Нет! - выдохнула Гэйла, и тогда Реми кивком головы указал ей на костёр.
- Тогда сожги его! Сожги дотла! - Глаза его яростно сверкнули, и голос зазвенел: - Чтоб оно сгорело, как вся твоя предыдущая жизнь!
И, завороженно поглядев в эти яркие глаза, она повернулась и швырнула мерзкое тряпьё, пропахшее её страхом, стыдом и болью, прямо в огонь.
Слёзы заструились по её лицу, тоже капая в костёр, и Гэйла жмурилась, но не отходила, чтоб почти нестерпимый жар высушил их.
Реми бережно потянул её за плечи, побуждая отступить назад.
- Я сказал - пусть сгорит твоё прошлое, но не ты, малютка! - проговорил он с прежней весёлостью. - Знаешь, а мужская одежда тебе к лицу. Вот только одна закавыка... - В его руке снова сверкнул нож. - Волосы. Твои волосы. Присядь-ка.
Потоптавшись на месте, Гэйла повиновалась. Ей очень хотелось отдернуть голову, когда Реми запустил пальцы в её рассыпавшиеся по плечам кудри, но она сдержалась.
Нож со скрипом отсекал прядь за прядью, которые тоже летели в костёр. Гэйла почувствовала, как её голове стало легко и холодно.
- Семинолы верят, что в волосах живёт память, - произнёс Реми за её спиной. - Повернись-ка.
Она повернулась, встретившись с ним взглядом. А он поднял брови и потешно вытянул губы трубочкой:
- Да из тебя отменный пацан получился! Я буду звать тебя Гэйл.