Отныне каждое утро она выводила острой щепочкой на земле несколько английских букв и заставляла его заучивать их, не отлынивая.
С этим бесшабашным парнем ей было так легко, как ни с кем другим раньше. Даже с родителями. Про себя она решила - это оттого, что Реми так и не повзрослел, оставшись совершенно легкомысленным, хоть и здоровенным дитятей, который только и знал, что веселиться.
Иногда она специально дразнила его и злила, желая стереть с его физиономии эту вечную беззаботную улыбку. Хотя ей всё время казалось, что он видит её уловки насквозь и именно поэтому не поддаётся. Но однажды она всё-таки схлопотала от него пару обещанных крепких шлепков по мягкому месту, уяснила, что рука у него тяжёлая, обиженно похлюпала носом в кустах и с тех пор старалась его не донимать.
Иногда он несказанно её бесил - своей детской беспечностью и мужским самодовольством, и она швыряла в него всем, что попадалось под руку, с гневным криком:
- Прекрати пыжиться, будто у тебя Божий дар между ног!
- Так и есть, - Реми заливался смехом, легко отражая её атаки. - Так и есть, Гэйл. Это дар... иногда проклятие... иногда наказание... но всегда дар. Ты теперь тоже парень, вот и думай об этом так же.
И она приучилась думать о себе в мужском роде, тем более, что Реми всегда так и звал её - Гэйл. Чтобы она быстрее привыкла.
Вообще быть парнем оказалось не так уж сложно.
- Почему ты мне всё твердил, что это нелегко? - заявила она ему как-то вечером, сидя около костра и расчёсывая пальцами влажные после купания кудряшки. Реми всегда останавливался на ночлег возле ручья или озера и, махом скинув одежду, весело бросался в воду. Гэйла едва успевала отвернуться, сердито заливаясь краской, а когда он наконец выходил из воды, пробиралась вдоль берега и тоже с наслаждением окуналась.
Реми глянул на неё с грустным прищуром, непохожим на его обычный - лукавый и смешливый - и отозвался:
- Я учу тебя разным вытребенькам, которые как бы пристали нашему брату. Но быть мужчиной - не значит уметь метать ножи в цель или отливать стоя. Или чесать яйца и плевать сквозь зубы. Мужчина должен всегда... - он помедлил, подбирая слова, - быть готовым защитить слабого. Ребёнка. Женщину. Умереть за них, если потребуется. И... - он вновь помедлил. - Тебя обижали разные говнюки. Так вот, они - просто не мужчины.
Гэйла облизнула пересохшие губы, сразу вспомнив: "Ты готов отдать жизнь за шлюху, парень?"
Реми был готов умереть за неё тогда. И сейчас.
А ведь он с нею даже не переспал!
Даже ни разу не лёг рядом.
Но однажды ночью Гэйла проснулась с придушенным криком. Она снова видела перед собой того, кому Гастон продал её в первый раз - его пьяный оскал, грубые руки, бесцеремонно сдёргивающие с неё платье. В её ушах загремел его лающий хохот, и она жалобно вскрикнула, охваченная животным ужасом.
- Гэйл... Гэйла!
Это был голос Реми. Он пролился в её затуманенное кошмаром сознание, словно струи августовского щедрого дождя - на охваченный пожаром лес:
- Гэйла!
Он даже не пытался коснуться её, пока она, всхлипывая и глядя на него остановившимися от страха глазами, беспомощно от него отползала. Протянув к ней руки, он звал и звал её, так ласково, как звала бы мать:
- Гэйла... Гэйла...
Она наконец со стоном уронила голову в колени и кое-как вымолвила:
- Прости.
- Ляг со мной, - шёпотом попросил он, по-прежнему не дотрагиваясь до неё. - Вот тут, у костра. Пожалуйста.
Слишком измученная, чтобы спорить, она растянулась рядом с ним на попоне, отрешённо глядя в ночное небо. Он протянул было руку - пригладить её всклокоченные волосы, но тут же отдёрнул.