Передвинувшись и запрокинув голову, чтобы прижаться затылком к прохладной плитке, попыталась провести анализ.
Я точно не боюсь её. Во мне нет страха перед властью и авторитетом свекрови. Суд, опека, общественное мнение — до чего бы Алла Олеговна не дошла, у неё нет рычагов давления на меня.
И Алёнка со мной в безопасности.
Нельзя всё предусмотреть и учиться только на чужих ошибках. Я отвлеклась не настолько, чтобы Алёна сама ушла. Алла Олеговна должна была специально изловчиться, чтобы схватить внучку, посадить в коляску и, улепётывая, скрыться с моих глаз.
Теперь я буду знать, что даже в нашем дворе нужно не забывать отслеживать обстановку вокруг. Урок получен и выучен.
— Ты долго, — сказал муж, когда я вышла из ванной. — Наш первенец спит, я бы мог присоединиться, помылить тебя и в постель отнести.
— Чтобы ты голым со мной мыльной поскользнулся?
— Чтобы ребёнка делать.
— Надо презервативы купить.
— Почему? Мы же решили.
— Не думаю, что я справлюсь с двумя детьми.
— У тебя что-то болит?
— Я сегодня потеряла Алёну. Мы были на площадке, я оставила её на горке и отвлеклась на двух девчонок на качелях.
— Она быстрая у нас. Отбежала от тебя?
— Нет. Её твоя мать забрала с собой.
— Так мама с вами гуляла? Пришла попрощаться перед морем?
— Я не знаю, зачем она пришла. Она увидела Алёну и забрала с собой. И пока я носилась в поисках нашей дочери, она в прогулочной коляске вывезла её за придомовую территорию.
— Зачем она это сделала?
— Либо захотела похитить нашу девочку, либо преподать мне урок.
— Ты её обозвала и чуть не ударила? — припомнил Вова сказанное отцом.
— Не помню, что сказала она, а я сказала, что могу ударить старуху, похитившую моего ребёнка.
— Мама даёт.
Спокойствие
— Из-за этого ты не хочешь второго ребёнка? Перепугалась?
— Я хочу, чтобы мои дети были в безопасности.
— Лен, мама бы вред Алёне не причинила. Ты тоже совсем психопатку из неё не делай.
— Мне почти тридцать шесть, и я не представляю, как буду жить в мире, где нет моей мамы. И своих детей не хочу оставлять сиротками. Я сегодня чуть не умерла. Моё тело… Я не могла успокоиться. Если бы не Алёнка на руках, я бы просто упала на улице, — не смогла я договорить, не зная, как объяснить своё состояние.
Вова подошёл, положил руки мне на голые плечи, подвёл к дивану, посадил и опустился рядом.
— Ты перенервничала. Ты сейчас немного, — начал он.
— Я сейчас в шаге от того, чтобы возненавидеть твою мать.
Слова ужасные, но мне нужно было это проговорить.
И Вова не обиделся, а понял. Он всегда всё понимает.
— Она поступила ужасно. Я бы на твоём месте вломил тому, кто Алёнку забрал. Я с ней поговорю.
— Я не собираюсь лишать себя здоровья, сгорая от ненависти. Кто-то умеет с этим жить, но я нет. Меня это выматывает. Я хочу, чтобы у нас был ещё один ребёнок, но теперь сомневаюсь, что у меня хватит на это сил.
— Ты не одна, у тебя есть я, у нас общие силы.
— А ещё у нас есть Алла Олеговна. И если я сделаю шаг к ненависти, то не будет мести или борьбы, я сама себя спасу. Возьму ребёнка, вещи и вернуть домой.
— Это наш дом.
— Это твой дом. Дело не в собственнике квартиры, а в безопасности. Если для безопасности и спокойствия мне нужно уехать, я это сделаю.
— Ты не можешь решать всё сама! Так, — громко выдохнул муж. — Нам обоим нужно успокоиться.
Но я уже была спокойна.
Проговорив вслух то, что меня тревожило, я поняла, что проблема решаема. У меня здесь нет ни собственности, ни работы. Я могу хоть завтра уехать навсегда.
Первый месяц поживу с мамой и Дядей Мишей, чтоб у квартирантки было время найти другое жильё, устрою дочь в садик и вернусь в фирму. Ставка давно занята, но что-то мне точно найдут. А через год, когда Алёнка освоится в саду, можно будет и другое место поискать, чтобы зарплата побольше была.
И никаких поджатых губ, обид, замечаний, нравоучений, вызовов скорой из-за плохой невестки и всего того, что Алла Олеговна вносила в мою жизнь.
Конечно, в однушке о рождении второго ребёнка не может быть и речи. Сначала будет ипотека и расширение жилищных условий
И для семьи нужен Вова. А у него в этом городе квартира, работа и родители.
И вот ему как раз и надо успокоиться, а то желваки ходят, и кулаки сжаты.
Вид мужа можно расшифровать как сильную степень расстройства. Если бы глаза не были такими растерянными, я бы сказала, что он взбешён, и лучше его пока не трогать.