– Ты писал мне, что человек становится по-настоящему красивым, когда занят любимым делом. Но почему же тебе так нестерпимо больно? – мой голос заставил Егора вздрогнуть от неожиданности, он бессильно уронил руку с зажатым в ней телефоном и как-то дико покачал головой, как будто увидел призрака, а не своего классного руководителя. Лицо выглядело чудовищно опухшим. Мне захотелось его обнять, но я не мог: вдруг он воспримет этот жест как вежливую и потому совершенно бесполезную, унизительную жалость?
– Откуда вы знаете, что это писал я?
– Хм, – я почесал затылок, делая вид, что глубоко озадачен. – Пожалуй, ты такой единственный в классе. Мыслитель.
– На самом деле я не мыслитель, а обычный тормозок, который мечтает стать фотографом, – он поежился, и тут только я заметил, что мальчик сидит передо мной в одной легкой рубашке. Я накинул ему на плечи свою куртку.
– Хороший фотограф – всегда мыслитель, – я улыбнулся, мечтая, чтобы моя улыбка зеркально отразилась на его печальном, изуродованном лице.
– Может быть. Но какой во всем этот толк? Особенно теперь… – ему стало ужасно грустно, и я снова ощутил это невыносимое бессилие, которое всегда стремится задавить искреннее желание помочь.
– Не думаю, что Громов сделал это специально. Он неплохой человек, ты же сам мне об этом писал. Просто… – все мои слова звучали как жалкие оправдания, и Скворцов сам оборвал их.
– Громов тут ни при чем. Не наказывайте его. Родителям я скажу, что упал.
– И все же я должен его наказать. Ты же знаешь. Надо, чтобы он понял… – попробовал поспорить я.
– Да как вы сами не понимаете! – в сердцах воскликнул мальчик. Да, он выглядел раздосадованным из-за того, что между нами разверзлась вековая пропасть, как между всеми «отцами» и «детьми».
– Саша. Я навсегда потерял ее, – он размахнулся и бросил телефон на землю. Защитное стекло разбилось.
– Сашу Протасову? – зачем-то уточнил я, и Скворцов, конечно, ничего мне не ответил.
– Вы знаете… Я, наверное, больше сюда не приду, – он встал и отвернулся, как будто избегая моего взгляда. – Не смогу ходить в школу.
– Очень жаль, – тихо отозвался я. – Я думал, что мой мыслитель сильнее.
– Я слабак, – Егор Скворцов развел руками и горько усмехнулся.
– Хотел предложить тебе стать фотографом на нашей литературной гостиной. – еще одна отчаянная и бестолковая попытка помешать ему уйти.
– Вы можете сделать это сами. Любой может, – он скинул куртку, собираясь уходить.
– Нет, не любой. Просто всегда это помни: каждый человек уникален, и есть та область, в которой его невозможно заменить, – я нагнулся, чтобы поднять его телефон. – Смотри-ка, только стекло разбилось, а так все работает. Ты не можешь потерять фотографии, которые делал.
Скворцов взял телефон и как-то неуклюже затоптался на месте, точно хотел мне что-то сказать, но никак не мог собраться с духом.
– Спасибо, – наконец проговорил он. – И поблагодарите от меня Вику. Скажите ей, что я навсегда ее запомню как самого первого и лучшего друга.
С тяжелым грузом на сердце я вернулся в школу.
Voice 6
Я просто ненавижу своих одноклассников. Ненавижу Громова. Ненавижу Сашу Протасову. Все люди думают только о себе, как животные. Не хочу больше с ними учиться, не хочу стать такой же бессердечной. Не понимаю, как они могли наброситься на одного беззащитного человечка. Я видела лицо Громова: в тот момент он мог даже убить. Если бы не Евгений Леонидович, я никогда бы не пришла в школу.
Кстати, сегодня после случившегося он попросил меня задержаться (а я уже даже забыла о своей дислексии и о том, что он всё знает!)
– Ты должна быть сильной, – сказал он серьезно и даже строго покачал головой. Я сначала не поняла, что мой учитель имеет в виду. Было заметно, что он тоже опустошен после ситуации со Скворцовым и пытается как-то отвлечься.
– И я тебя не жалею, даже не думай. – добавил учитель, и тогда я наконец поняла, о чем он хочет со мной поговорить. Поговорить? Как бы не так! Заставил меня сесть за парту.
– Даже если я открою тетрадь и возьму ручку, все равно не смогу написать ни строчки, – решила сразу прояснить ситуацию.
– А я и не заставляю тебя писать. Ты же знаешь, что я не бог, а обычный учитель, – на уголках сухих губ заиграла первая улыбка. Да, точно. Первая за сегодняшний тяжелый день. Но чем больше я наблюдала за его добрым, улыбающимся лицом, которое может быть только у самого близкого, родного человека, тем бледнее становились воспоминания. В какой-то момент мне показалось даже, что сегодняшняя драка произошла давным-давно вчера или вообще не происходила. Так, иллюзия, которую хочется скорее прогнать, сон, который хочется быстрее забыть.