– Ты ведь ненавидишь буквы, правда? – голос учителя вернул меня к реальности.
Я кивнула.
– Да, но обожаю слова, – не знаю, зачем вообще это сказала. Прасковья рассмеялась, когда услышала, что я хочу стать писателем – я же бестолковая глупая ученица, у которой ни к чему нет способностей.
Почему я до сих пор не отказалась от мечты? Наверное, я и вправду какая-то неполноценная. Мне почему-то кажется, если бы у меня не было ноги, я бы хотела стать балериной.
Но Евгений Леонидович не рассмеялся, он просто сел рядом и разложил на столе цветные карандаши и фломастеры.
– Вика, ты ведь знаешь, что без букв не бывает и слов? Поэтому мы попробуем сегодня привыкнуть к их облику.
Он говорил «мы», хотя проблемы здесь были только у меня.
– Привыкнуть? – как-то неуверенно повторила я, а внутри все съежилось от страха.
– Конечно, это удастся не сразу. Знаешь, у меня всегда была плохая память на лица. Например, по голосу я могу узнать каждого ученика. Даже если буду писать на доске и стоять спиной к классу, все равно пойму, кому какой голос принадлежит. С почерком то же самое, но вот с лицами… Иногда требуется несколько месяцев, чтобы запомнить человека. Сначала кажется, что черты лица все время размываются, как будто хотят сбежать…
– Это не так уж и страшно, – парировала я. – Было бы хуже, если бы вы не различали еще голоса и почерк.
– Вот-вот, это меня и радует, – он снова улыбнулся. – У тебя ведь тоже хорошая память? Ты отлично запоминаешь стихотворения на слух. Многие не могут выучить маленькое четверостишие, даже если прочитают его несколько раз.
Я пожала плечами.
– Просто я запоминаю то, что мне нравится.
Потом мы учились рисовать буквы, а я все время норовила поставить какую-нибудь из них боком, повернуть в противоположную сторону. А еще лепили из пластилина, как маленькие дети. Это оказалось очень весело, и мы не заметили, как за окном стемнело. Евгений Леонидович не раздражался и не ругался на меня, хотя я бы на его месте точно не выдержала. Домой я пришла окрыленная, счастливая, бегала по комнате и повторяла звучание таких новых, таких еще чужих букв. А потом рухнула на кровать и стала делать эту запись и вспомнила. Вспомнила, как менялось лицо Громова, когда он поднимал руку, чтобы нанести очередной удар Скворцову, а тот вел себя так, как будто заслужил.
Все-таки я такая же эгоистка, как они все. Совсем забыла о друге, потому что сама была слишком счастлива.
Личный блог Кота Шредингера
Лучше бы я прогулял уроки. Мне так плохо и в школе, и даже в родной квартире. Мне тесно в своем дурацком теле – душе больно. А она у тебя есть? Спросите вы, мои уставшие читатели, бесконечные комментаторы и троллеры. И я спрошу у себя то же самое, потому что теперь не уверен. Наверное, я родился таким, с дефектом души. Хуже всего, что сам понимаю, но исправить ничего не могу.
В тот день я избивал не одноклассника, а самого себя, потому что не мог справиться с ненавистью. Мальчик, который мешает матери быть счастливой. Мальчик, которого отец продал за музыку. Мальчик, который зачем-то выжил. И за это я ненавижу себя еще больше, и ненавижу за то, что ненавижу. Ага, уже запутались?
Скворцов вообще ни при чем. Это парень, с которым я учусь уже восемь лет, но знаю только его имя. Да и то почти не употребляю: он у нас Тормозок. Но именно этот придурок попался под горячую руку. Мне было удобно его избить за то, что он на нас настучал. Или не настучал, ведь он тоже не сделал домашку. Но суть в том, что я искал, кого бы избить, а тут этот Скворцов как будто сам попросил: «Давай, избей меня». Он даже не защищался. Я забыл, что это вообще человек. Ну как человек может сдержаться и хотя бы разок не дать сдачи? Я хотел, чтобы он тоже меня избил. Я разозлился еще больше, потому что он не стал меня бить.
Попробуй объясни весь этот сложный бред классруку. Нет, он у нас прикольный дядька, не думайте, орать без повода не станет. Но даже он не поймет, потому что я сам уже ни черта не понимаю.
– Уйду из школы, – говорю. Знаю, что сейчас начнутся все эти комиссии по делам несовершеннолетних и т. п.