Не помню, как в одних тапочках проскочил все девять этажей. А вдруг лифт застрянет, а она меня там ждет! Замерзнет…
Но во дворе уже никого не было, я, наверное, с полчаса колесил по улице в надежде, что она где-то рядом, и поникший, измученный вернулся домой.
– С ума сошел! У тебя же будет воспаление легких! Бегает по улице в одних тапочках да еще и с мокрой головой! – запричитала мама.
– Когда она ушла? – охрипшим голосом спросил я.
– Она? – мама заметно растерялась. – Ты о ком?
– Ты говорила, что ко мне пришел друг…
– Так ведь это был мальчик! Симпатичный такой, но какой-то потерянный. И еще все время за что-то извинялся. Вы разве не встретились?
Я не дослушал и ушел к себе, громко хлопнув дверью. Пусть воспаление легких. Пусть я вообще умру. Саша снова ко мне не пришла.
8
Классный руководитель – уникальная личность, он должен нести ответственность даже за любые неосторожные мысли в головах своих учеников. Да-да, чтение мыслей – это не суперспособность, а наша прямая обязанность.
Если бы мне очень сильно не нравилась такая сумасшедшая жизнь, я бы давно уволился, но… Все дело как раз в этом слабеньком «но», которое почему-то становится определяющим.
Свой воскресный вечер я постоянно провожу у Скворцовых, все еще надеясь, что мой философ вернется. И хотя он надевает пуленепробиваемый жилет, когда разговаривает со взрослыми, я все-таки вижу, чего ему больше всего на свете хочется. Хочется сесть за свою последнюю парту. Хочется смотреть на корявый дуб из школьного окна. Хочется наблюдать за тем, как меняется лицо Саши Протасовой, когда она улыбается или смеется. У Егора прекрасная семья: очень вежливая и улыбчивая мама, немного робкая, легко краснеющая, обожающая своего сына, но вынужденная сдерживать свои чувства, чтобы не вызвать раздражение у подростка. Отец – всегда немного уставший, очень спокойный, с печальной улыбкой и колючим, небритым подбородком. Он мало разговаривает и больше приглядывается к собеседнику, но мне предложил даже сыграть в шахматы. Иногда я засиживаюсь допоздна, потому что в этой небольшой квартирке без ремонта с кое-где ободранными обоями так тепло и уютно, а дома – пустынно, одиноко и брр… иногда страшно.
С мамой Егора у нас состоялся откровенный разговор, пока никого не было дома: мальчик выгуливал японского хина Тоторо, а отца срочно вызвали на работу (он полицейский, а это не менее ответственно, чем быть классным руководителем).
– Евгений Леонидович, я даже не знала, что у Егора есть такие верные друзья. Переживала, что он всегда один, – Екатерина Максимовна заваривала зеленый чай, а я разливал по мисочкам малиновое варенье.
– Вообще-то он очень скрытный и мало общается с одноклассниками, – счел нужным добавить я.
Женщина подхватила распавшуюся толстую рыжую косу и закрепила на макушке.
– Скажите, он ведь не упал, да? Он подрался? – она так упрямо смотрела мне в глаза, что я не мог соврать.
– Точнее, его избили, – кивнул в ответ.
– Значит, это тот мальчик, который постоянно извинялся? – у нее задрожали руки, и она спрятала их на коленях.
– Мальчик, который извинялся? – это меня удивило: неужели Громов все-таки приходил?
– Мне очень хочется, чтобы он научился взаимодействовать со сверстниками. И чтобы научился давать сдачи, если его бьют, – она серьезно покачала головой и взяла чашку, но не отпила – задумалась.
– Тот мальчик. Он не то чтобы плохой… – я растерялся, не зная, какое слово следует подобрать. (Филолог!)
– Я знаю. Мне нравится и эта девочка, которая приходит к нам в гости, – Вика. И я рада, что у Егора такой внимательный классный руководитель. Вы и представить не можете, каким он был в детстве. Таким веселым, общительным… и он так много смеялся!
– Егор? – вот уж действительно невозможно представить!
– Старший брат был для него кумиром. Он научил Егора читать и фотографировать. Они даже сами проявляли фотографии. А еще постоянно о чем-то спорили. Миша, бывало, прибегал на кухню: «Мама, наш Егорка вырастет гением!» Он всегда был не по годам взрослым и очень умным. Между ними разница – десять лет, а они были лучшими друзьями! – Екатерина Максимовна заметно побледнела, и я испугался, что она вот-вот упадет в обморок.
– Миша – это ваш старший сын? – уточнил я, предчувствуя что-то ужасно нехорошее.
– Он погиб в восемнадцать, – голос дрогнул.