В Золотой век пиратства, в зависимости от состояния международных отношений, капитаны некоторых кораблей получали каперское свидетельство (официальная лицензия, дающая право на вооруженный захват кораблей стран-противников с применением насилия и убийства, при этом часть добычи уходила монарху). Такая пиратская, по сути, деятельность официально называлась каперством. Однако если войны на какое-то время утихали и капитан не получал такого свидетельства, то за такие же действия его называли пиратом. Две стороны одной медали.
Английскую королеву Елизавету противники в континентальной Европе называли «королевой пиратов», потому что она с легкостью выдавала каперские свидетельства. Официально разрешенный морской грабеж помог королеве накопить огромные богатства, заложив тем самым финансовую основу Британской империи и дав старт Золотому веку пиратства. В этом неблаговидном деле правой рукой «королевы пиратов» стал сэр Фрэнсис Дрейк, будущий национальный герой Туманного Альбиона, которого в остальном мире считали главным морским разбойником.
В XVII и XVIII веках политические союзы и приоритеты постоянно менялись, и одни и те же действия одних и тех же людей то признавались благом, то объявлялись вне закона, и так повторялось снова и снова. Законно – незаконно, пират – капер, герой – висельник, и так по кругу.
Однако была существенная разница между первыми пиратами Золотого века и теми, кто последовал за ними, и заключалась она в двойственности намерений. Возможно, флибустьеры Золотого века были грабителями, но они стали и пионерами в установлении социального и политического равенства, справедливой оплаты труда, страхования здоровья, компенсационных схем при травмах на рабочем месте и однополых браков, что было закреплено в новых правилах общества, которые они написали для себя. С позиции нашего времени все это может показаться нравственной неразберихой, но для современников пиратов польза от их общественного движения была очевидна. Полковник Бенджамин Беннет, который составлял отчет о пиратах для Комитета по делам торговли и плантаций британского правительства, в 1718 году писал:
Боюсь, что скоро их число умножится, поскольку слишком многие выражают желание присоединиться к ним, когда попадают в плен… Перспективы обретения богатства за счет грабежа, еда в изобилии и доступная выпивка, дух братства, равенство, справедливость и обещание позаботиться о раненых{5}.
Слова полковника Беннета – это слова официального лица, не имеющие какого-либо скрытого смысла или тайного сочувствия делу пиратов. Он был офицером, который обращался к правительству, а не старым «пиратом», оправдывающим свои преступления под флером романтики. У него не было причин приукрашивать притягательность пиратства, которая для него и так была очевидна.
Мэтт Альберс, ведущий блестящего подкаста «История пиратов» (Pirate History Podcast), также подтверждает привлекательность морского разбоя, разделяя мнение Беннета:
Вряд ли можно сказать, что пираты были первыми, кто с древних времен начал демократические преобразования, но вполне допустимо сказать, что они повлияли [на это]… и в этом заключалась серьезная угроза старым империям. Кучка грубых и неотесанных людей в некий утонченный век вдруг решила наплевать на старые порядки и попытаться создать общество, в котором каждый будет иметь право голоса. Это была угроза всему правопорядку в Европе… Правящие круги понимали, какую опасность они [пираты Золотого века] представляют, и им необходимо было сделать все, чтобы никто в Новом Свете не начал разделять такой образ мыслей. И только лет пятьдесят спустя в Северной Америке появились люди со схожими убеждениями{6}.
Пираты Золотого века бросали вызов официальным властям и приводили их в ужас, а подрывающие все устои того времени обещания нового порядка взамен существующих законов позволяют нам учиться у них и сегодня.
5