Донован чувствовал, что старик ждёт вопроса, но понимал, что спрашивать о чём-либо рискованно. Его молчание пришлось Райту по душе: он подумал, что художник - человек приличный, не суёт нос, куда не нужно. Истинный джентльмен, стало быть. Донован тем временем, чтобы скрыть замешательство, начал дублировать эскиз будущего витража в натуральную величину на картоне. Теперь, объяснил он старику, нужно нанести на матрицу линии эскиза и начать нарезку стекла на отдельные фрагменты.
-Мистер Донован? - негромкий женский голос раздался из-за полуоткрытой двери, и в мастерскую, к изумлению Донована, заглянула женщина с портрета Франса Халса: со сложенными на обширном животе руками, округлым приятным лицом, дополненным, правда, лишним подбородком. Райт, вспомнив о вечерней службе, поспешил уйти. -Я - Мэри Голди, кухарка, - представилась женщина, - его преосвященство распорядился, чтобы вам обед в четыре подавали, так я спросить, вам сюда приносить или в комнаты ваши?
Щедрость епископа Корнтуэйта начала даже настораживать Донована. Он рассчитывал на небольшой аванс, но то, что получит оплату вперед, бесплатную квартиру, да ещё и стол, - превосходило все его ожидания. Он действительно почувствовал голод и решил, что на сегодня достаточно, и миссис Голди принесла ему обед в комнаты. Не менее приятным сюрпризом была и стряпня кухарки, всё было отменно приготовлено, а кое-что порадовало Донована и того больше: миссис Голди не умела молчать, и стоило задать ей вопрос, начинала говорить без умолку. За четверть часа Донован узнал больше, чем за полдня, проведённых с Райтом
-Бреннаны? О, конечно, такое горе, такое горе... Мистер Мартин... В такие годы, так безвременно...
Донован узнал, что семейство Бреннанов сегодня возглавляет миссис Эмили Бреннан, урожденная Хэдфилд. В ее доме после смерти мужа, мистера Ральфа Бреннана, живет его младший брат, Джозеф, который, умри мистер Ральф бездетным, унаследовал бы состояние Бреннанов. Но у мистера Ральфа потомство имелось. Это были братья Райан, Патрик, Мартин и Уильям да их сестра Элизабет. Теперь вот, трое остались. Мистер Уильям... такое горе, подумать только, так теперь и мистер Мартин! Боже мой!
В доме, как выяснил Донован, жили и другие родственники, кузины и кузены Бреннанов: сын и дочери младшей сестры покойного мистера Ральфа и мистера Джозефа - мистер Томас Ревелл, и его сестры Шарлотт, Кэтрин и Летиция, а кроме того, там гостили мисс Энн Хэдфилд и ее брат Эдвард - они были племянниками миссис Эмили. Но смерть, она, как собака приблудная: где её раз накормили, туда и возвращается. Мыслимое ли дело - три смерти за год - и всё в одном доме?
С кухаркой Донован мог позволить себе быть более разговорчивым.
-А кто ещё, кроме мистера Мартина, умер-то? Вы сказали, трое остались?
-Мистер Ральф Бреннан, хозяин, за ним сын его младший - Уильям, он с собой покончил, а теперь вот...
-Покончил с собой? - ужаснулся Чарльз.
Кухарка вздохнула и развела руками, давая понять, что подобные богопротивные ужасы, увы, встречаются и в Шеффилде. Донован тоже решил уйти от болезненной темы.
-А братья и сестра Бреннан все тоже очень красивы?
Этот невинный вопрос неожиданно прервал поток красноречия миссис Голди.
-Красивы? - она остановилась, словно лодка, севшая на мель, - ну...конечно, моя приятельница, миссис Чепмен, наша портниха, говорит, что на платья молодая леди тратит по двести фунтов в год. Красивая она, конечно. Да и мистер Патрик - он тоже прекрасно одевается. А вот мистеру Райану и выряжаться нечего. Такой джентльмен и голый - джентльменом останется.
Чарльз снова подивился, он не уразумел, была ли в голосе кухарки насмешка, или миссис Голди подлинно считает, что красивой девицу делает платье? Донован был художником. Для него лицо человека и его манеры подлинно отражали суть: разрез глаз и морщины на лбу могли рассказать ему куда больше, нежели обычному человеку. Миссис Голди глупой не была. Это Чарльз понял сразу. Болтала же, в основном, от долгого молчания у плиты. А раз так, она могла не понять его только намеренно.
Что же представляют собой братья и сестра Бреннан? Почему столь странно отозвалась кухарка об их внешности? Почему Райт обмолвился про безумие одного из братьев, назвав, правда, эти слухи - сплетнями? Почему покончил с собой Уильям Бреннан? Вспомнив отпевание и похороны, Донован осознал, что кроме головы покойного на шелковых гробовых покровах - он не видел ничего. На церемонии были несколько десятков людей, две женщины в одинаковых шанжановых платьях прошли мимо к скамьям в первых рядах, у гроба рыдала женщина под вуалью, её утешал пожилой человек благородной внешности.
Больше Чарльз, увы, ничего не заметил.
Но Донована удивляло другое. Он не был любопытен: сплетни наводили на него тоску, злоречие утомляло, он забывал рассказы досужих кумушек, если где слышал их, раньше, чем отворачивался. Да что там! Его память была его силой и его бедой: причудливая, живая, непостоянная, она сохраняла, как дагерротип, воспоминания далекого и совсем ненужного былого, впечатывала в себя пейзажи и портреты, но обнаруживала роковые провалы в настоящем, она просто не подчинялась ему. Он никогда не помнил, что ел вчера, не мог вспомнить прочитанное в газетах, забывал имена встречных людей. Для него мукой была встреча с когда-то знакомыми по школе и академии - он смущался, не решаясь попросить напомнить ему имя говорившего с ним, просто терялся.
Впрочем, жил он анахоретом, и такие встречи бывали нечасто.
Но почему сейчас он не мог забыть бледного лица и чёрных, как вороново крыло, волос неизвестного покойника на лилейных гробовых покровах? Почему жадно ловил каждое слово кухарки о людях, совершенно ему не знакомых? Почему второй день волновался, думая о предстоящем визите к Бреннанам? Что ему в них?
Глава 3. Чума на постоялом дворе.
Дьявол есть обобщённый образ
всей мыслимой мерзости в каждом из нас.
Л.К. Вовенарг.
Чарльзу пришлось переплатить двенадцать шиллингов за фрак и десять - за сюртучную пару. Торговаться он никогда не умел, а портной брал едва ли не по лондонским расценкам. Но увидев своё отражение в зеркале, Чарльз перестал сожалеть о потраченных деньгах, а едва он появился в новом костюме на улице, как сразу поймал заинтересованные взгляды двух девиц с кружевными зонтиками на Гарден-стрит, нищий же на углу назвал его 'сэр'. И так ли уж неправа миссис Голди, полагая, что платье делает красивым, подумал Чарльз с улыбкой.
Сюртук сидел превосходно.
Вечером в четверг, накануне того дня, когда им предстояло нанести визит Бреннанам, в мастерскую неожиданно зашёл сам епископ Корнтуэйт. Чарльз оторвался от витражей и заметил, что его преосвященство выглядит усталым: глаза его запали, а губы почти неразличимы на бледном лице.
Он сел в кресло у окна и тихо проронил:
-Мне придётся вернуться в Ноттингем раньше, чем я предполагал, мистер Донован. И потому, то, что я хотел поведать вам после вашего знакомства с Бреннанами, я вынужден рассказать сейчас.
Епископ умолк, разглядывая квадрат готового витража, но явно ничего не видел. Донован отложил ножницы и фольгу и приготовился внимательно слушать Корнтуэйта. Сердце его почему-то громко колотилось в груди.
Епископ начал размеренно и спокойно, точно читал проповедь с амвона.
-Я увидел Ральфа Бреннана в первый же день в Итоне, где тогда преподавал богословие, а вскоре стороной услышал, что его семья на грани разорения. Я знал и учил ещё его отца, учил и его: волевой, энергичный, умный, он нравился мне. По окончании Итона он... неожиданно женился, и все, кто слышал об этом браке, либо бледнели, либо начинали смеяться. В двадцать два года он взял в жены Эмили Хэдфилд, тридцатитрехлетнюю старую деву, правда, с восьмидесятитысячным приданым. Ах, да, - спохватился епископ, - я же не сказал, как выглядел Ральф. - Корнтуэйт усмехнулся. - Впрочем, вы видели его сына... Ральф был самым красивым человеком из всех, кого я знал. - Епископ ограничился этими скупыми словами, потом продолжил, - наверное, надо сказать и о его супруге. Эмили в пансионе дразнили Медузой Горгоной. Несправедливо, кстати, её взгляд вовсе не обращал в камень, просто, взглянув на мисс Хэдфилд один раз, у вас не возникало желания посмотреть на неё снова. Некоторые, бестактные и жестокие, демонстративно отворачивались. Но, думаю, вы понимаете, почему светские сплетники предрекали этому союзу несчастное будущее.