— Правда? — спросил Давид и посмотрел на деревья.
— Святая правда. И знаешь почему?
— Почему?
— Потому что растут они на самой вкусной земле в мире!
— За самую вкусную землю в мире! — громко провозгласил тост пассажир с красным как перец носом и отпил вина из бурдюка. — Аминь!
Старуха с отвращением отодвинулась от него. Остальные рассмеялись, оглянувшись на красноносого балагура.
— Слушай, Симон, — бросил через плечо Амо, — ври, да знай меру.
— Вай, не веришь? — Симон весь подался вперёд. — Да я сам, своими глазами видел, как один репатриированный армянин, едва спустившись по трапу самолёта, со всех ног кинулся к ближайшей клумбе с цветами и ну выгребать пригоршнями землю из-под цветов да запихивать себе в рот…
Тут пассажиры разразились таким громким смехом, что Симон вынужден был умолкнуть.
— Вот заливает! — крикнул кто-то.
— А что значит «репатриированный армянин»? — спросил Давид, когда пассажиры несколько поуспокоились.
— Не знаешь, что значит «репатриированный армянин»? — Симон на секунду задумался. — Ну как тебе получше объяснить? Репатриированный армянин — это армянин, который всю свою жизнь живёт за границей, на чужбине, и вдруг на него нападает такая тоска по Армении, такая зелёная тоска, что в один прекрасный день он бросает всё на свете, сломя голову мчится в аэропорт, покупает билет, садится в самолёт и летит сюда, на родину! Ну так вот — я сам однажды в аэропорту видел, как один такой репатриированный армянин, спустившись по трапу, бросился к клумбе и стал уписывать за обе щеки землю из-под цветов. Служитель аэропорта, заметив такое безобразие, кинулся к этому самому армянину, схватил его за полу пиджака. «Эй, мистер, перестаньте трескать землю! — закричал он. — Сейчас же перестаньте! Так можно всю армянскую землю слопать, не на чем будет виноград и персики сажать! Тут вас много приезжает, и на всех не напасёшься земли! Ведь и так одни горы да скалы остались!» А тот репатриант слушает да наворачивает землю. Ну насилу оторвали его от этой клумбы, прямо-таки за уши оттащили…
Пассажиры все подались вперёд, слушая рассказ Симона. Лица одних выражали откровенное недоверие, другие слушали вполне серьёзно. А Давид, разинув рот, ловил каждое слово Симона. В жизни своей он не встречал такого чудно́го человека. И ему всё больше и больше нравился великан. Очень он уж был занятный человек!
— Не слушай его, мальчик, — сказала, смеясь, тётка в набивной косынке. — Всё это — одни выдумки! Ну, может, взял человек горсть родной земли, чтобы поцеловать её, — такое я и сама видела не раз. А то надо же придумать: ел землю! Да кто же этому поверит? — Она пожала плечами и рассмеялась, оглянувшись на остальных пассажиров.
— Вай, не верите, значит, мне? — Симон немножко привстал с места, повернулся лицом к пассажирам. — Так ведь, братцы, земля-то армянская, а стало быть, и самая вкусная на свете! Чего же тут ещё удивляться, что наголодавшиеся по ней армяне её едят. — Новый взрыв смеха прервал речь Симона. — Вот что, Давид-джан, — повернулся Симон к мальчику, — пусть они мне не верят, пусть. В конце концов, это их дело — верить мне или нет, но ты-то мне веришь, что этот приезжий армянин при мне лопал нашу землю? А? Веришь мне? Да любой из нас вёл бы себя точно так же, если бы столько лет прожил на чужбине.
— Я тебе верю, — ответил Давид.
— А что, всякое бывает на свете, — сказал серьёзно пассажир лет сорока в полосатой рубашке. Это были первые слова, произнесённые им за всю поездку.
— Да её, нашу землю, некоторые даже посылают своим больным родственникам за границу, — вдохновенно продолжал Симон, видя такую поддержку со стороны пассажиров. — Как съедят её, так эти больные заграничные армяне сейчас же встают с постели. Всю хворь как рукой снимает! Вай, не верите мне? Клянусь сорок пятым номером своей ноги!
Все рассмеялись. И Давид тоже. «Не поймёшь, шутит этот Симон, — подумал он, — или говорит серьёзно».
— Эй, Амо! Так, что ли, тебя зовут? — крикнул с четвёртого ряда мужчина в круглой, как блин, кепке. — Долго твой напарник будет нам голову морочить своими россказнями?
— Да уж коли он завёлся, теперь до самого Еревана не замолчит! — ответил Амо, не оборачиваясь. — Это он, чтобы я не заснул за рулём, болтает что в голову придёт. А то по такой жаре недолго и задремать за рулём.
— Амо-джан! — крикнул вдруг, приподнявшись с места, пассажир с бурдюком. — Амо-джан, если будем проезжать мимо каких-нибудь симпатичных кустов, останови свою арбу, сынок! — Давид обернулся на его голос и увидел, что бурдюк с вином сморщился и уже заметно уменьшился в размерах, нос же старика ещё больше покраснел.