— Вай, как хорошо, что ты привёз его живым! — сказала мать, когда спустили козла на землю.
— А почему, мам? Ты его хочешь приручить?
— Ну что ты, Давид! — рассмеялась мать. — Подлечим его, откормим, а к Новому году заколем. Мясо вкусное — отменный будет шашлык.
— Я тоже об этом подумал, Аревик, — сказал отец. — Поэтому и не доконал его.
Аревик с Давидом промыли рану на ноге козла — при этом Левон его крепко прижимал к земле, чтобы не дёргался, — перевязали.
— Давид, заботы о козле будут на тебе, — сказала мать. — Мне хватает и на птицеферме хлопот с курами.
Давид с готовностью согласился. Он любил возиться с животными. С этого дня всё своё свободное время он посвящал раненому зверю, которого привязали в сарае. Мальчик назвал его Саро (горец), он носил ему душистое сено и воду и, пока козёл ел и пил, гладил его и приговаривал: «Ешь, Саро, ешь сколько хочешь».
Саро скоро стал узнавать его, не шарахался в сторону, как в первые дни, и даже подпускал к себе Санасара, собаку Давида. Часто ел сено прямо из рук мальчика. К счастью, пуля не задела кость, и рана быстро зажила. Козёл уже мог стоять на раненой ноге. И всё бы ничего, если бы не глубокая тоска, которую Давид часто замечал в глазах своего подопечного.
Как-то отец заглянул в сарай.
— Смотри, как нагулял бока твой Саро!
Давид кормил козла с рук.
— Молодец, сынок, хорошо его откормил, — продолжал отец. — Ты получишь самый лакомый кусочек.
— Что? — изумлённо спросил мальчик. Он совсем, совсем забыл, что козла скоро заколют. — Какой кусочек?..
Наступил наконец и канун Нового года. Отец Давида тщательно наточил с вечера большой охотничий нож, а мать приготовила глиняную посуду для бастурмы.
— Завтра заколем козла, — сказал отец за ужином. Давид молча уткнулся в свою тарелку. — Завтра полакомимся шашлыком.
На другой день отец вернулся с работы пораньше и сразу же направился в сарай. Через минуту он выскочил назад.
— Аревик, выйди-ка во двор!
— Вай! Что, пожар, что ли? Что ты так кричишь?
— Козёл исчез!
— Как исчез? Вечером Давид носил ему воду в сарай.
— А теперь козла там нет! — Левон растерянно уставился на жену. — Украли его ночью!
Муж и жена молча смотрели друг на друга, не зная, что и думать.
— Как же могли его украсть, когда Давид всегда его закрывал на ночь? — И вдруг её пронзила догадка: — Давид! Где мальчик?..
— Как где? В школе, конечно.
Аревик бросилась в дом, но через минуту вышла обратно.
— Сумка его дома… Значит, сегодня не ходил в школу. Я, кажется, догадываюсь, где он сейчас… — медленно проговорила она в раздумье, вспомнив случай, который произошёл некоторое время тому назад на птицеферме.
…Как-то днём, после школы, Давид заглянул к матери на птицеферму. Аревик в это время в специальных загородках кормила только что вылупившихся инкубаторных цыплят. Вид этих беспомощных крошечных существ, лишённых материнской заботы, очень тронул Давида.
— Это бройлеры, — пояснила Аревик сыну. — Через семь недель они будут взрослыми.
Давид, не удержавшись, поднял тёплый золотистый комочек, прижал к щеке.
— Мама, а можно я буду помогать тебе растить их?
— Можно.
И стал Давид частенько бегать на птицеферму. Он помогал матери выращивать цыплят. Они росли буквально на глазах: не по дням, а по часам.
Однажды в понедельник Аревик пришла с работы домой и сказала:
— Завтра будут бить цыплят.
— Наших? А за что их будут бить? — спросил Давид.
— Ни за что, — рассмеялась мать. — Просто птицеферма должна послать в Ереван очередную партию кур.
«Мы так с мамой старались, чтобы они выросли здоровыми и крепкими, — подумал Давид, — а их возьмут и убьют».
Давид побежал к своему дружку Шагену и, рассказав ему о готовящейся бойне на птицеферме, предложил вместе с ним спасти цыплят от смерти. «Как Давид Сасунский спасал», — сказал он Шагену.
Вечером, едва дождавшись темноты, мальчишки побежали на птицеферму. В сумке Давида были припрятаны кое-какие отцовские инструменты. Ребята незаметно подкрались к той самой загородке, куда Аревик днём выпускала своих подопечных цыплят и кур, и тихо, чтобы не привлекать внимание сторожа, отодрали четыре узкие доски от забора. Образовалось несколько довольно больших отверстий.
Вечером, когда вся семья собралась за ужином, отец Давида спросил жену:
— Ты чем-то расстроена?
Давид посмотрел на мать: лицо у неё действительно было расстроенное, было видно, что она недавно плакала.