Выбрать главу

Но Вольский отмечал нерешительность обычно жёсткого генсека при рассмотрении вариантов территориальной реформы. Думаю, колебания были связаны прежде всего с русским вопросом, ведь при этих переменах снова возрастала роль «имперской нации». А «русистов» (так Андропов называл коренную интеллигенцию, озабоченную судьбой самого большого народа страны) он недолюбливал и сажал их, будучи главой КГБ, охотнее, чем диссидентов-западников. Сопротивление нацкадров в республиках тоже не исключалось. Когда вместо Кунаева в 1986 году Казахстан по решению Москвы возглавил русский руководитель Колбин, в Алма-Ате начались волнения. Впрочем, что теперь об этом вспоминать: Андропов умер, почти ничего не успев. Ах, если бы он ещё не успел выдвинуть Горби!

Именно по национально-территориальным швам, сиречь по «союзным» границам, часто условным, непродуманным, продиктованным политическим моментом, и лопнул СССР. Оказалось, запретную игру «в самоопределение вплоть до отделения» никто и не думал забывать, включая руководителей равноправных республик. Под клятвы, лозунги и песни о вечной дружбе выросли национальная интеллигенция и номенклатура, ждущая и жаждущая самостоятельности. Во время писательских застолий в той фазе, когда все женщины начинают казаться призывно-доступными, заводились странные разговоры о том, что мы, мол, и сами по себе не пропадём без Москвы. Чаще всего на недозволенные речи пробивало «письменников». Совсем не случайно «самостийников» на Украине возглавил секретарь по идеологии ЦК КП УССР Леонид Кравчук. В других республиках наблюдалась похожая картина.

Помню, от имени комсомола мы приветствовали XXVI съезд партии, и молодая надежда белорусской поэзии лауреат премии Ленинского комсомола Владимир Некляев взвывал с трибуны Кремлёвского дворца: «Плыви, страна, эпохи ледокол!» От поэта буквально исходил ореол советского интернационализма. Лет через пять он стал лидером белорусских националистов. А «эпохи ледокол» подорвался на подводной мине самоопределения, болтавшейся у днища с 1920-х годов.

К моменту развала СССР сколько-нибудь влиятельных национальных лидеров и организаций не оказалось только в РСФСР, точнее, у русской части населения России, ибо в автономиях дело обстояло иначе: спасибо «коренизации». А откуда было им взяться – заботникам? Тех функционеров, кого явно заботила судьба именно русского народа, с 1920-х клеймили «великодержавниками» и регулярно прореживали. Институт «лишенцев» тоже не прошёл даром и обернулся утратой преемственности поколений. Когда будете в следующий раз смотреть довоенное советское кино, обратите внимание, как мало в титрах русских фамилий, особенно среди членов съёмочных групп, и это при тогдашней директивной моде на псевдонимы… Ханжонкова вы в титрах не найдёте, а ведь он остался в Советской России и даже продолжал работать в киноиндустрии.

В годы войны ситуация переменилась, ради победы и самовыживания партия на время свой интернационализм сдала на ответственное хранение. В «сороковые роковые» он бы выглядел смешно и опасно. Любого политрука можно было спросить: «Не ты ли, гад, обещал нам, что немецкий пролетариат не повернёт штык против братьев по классу, что революционная Германия вступит в СССР? А они на Москву прут!» К тому же тот особый завет русских с государством, о котором мы говорили выше, оказался одним из самых мощных ресурсов Красной армии. Эдакая этническая «катюша».

Командиры на личном опыте знали, если русских, скажем, в роте меньше половины, боевая мощь подразделения резко снижается. (Любопытно, что СССР рухнул, оказавшись небоеспособным, когда численность русского населения снизилась как раз до половины.) Конечно, сказанное не значит, что сыны других племён трусили на поле боя или плохо владели оружием, нет, личное мужество – явление наднациональное. Речь идёт об особом свойстве русских – сплачивать уходящем корнями в обычаи восточнославянской общины и жестокие уроки истории. «Сплотила навеки Великая Русь…» Помните? Оказалось, не навеки. Впрочем, история ещё не кончилась.

А Генералиссимус на победном банкете в 1945 году произнёс отдельный тост за русский народ и его долготерпение. Он знал, что говорил: в секретной папке вождя хранились отчёты «особистов» о том, как сыны разных племён державы вели себя на фронте и в тылу. Массовый героизм и трусость тоже подлежали учёту-контролю. Недавно я наткнулся на эти выкладки в малотиражной научной монографии.

Впечатляет и озадачивает.

4. Нет такой партии!

«Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели…» – эта чеканная формула поэта-фронтовика Семёна Гудзенко многое объясняет тем, кто хочет понять сталинское время, отмеченное суровыми мерами в национальной политике. Речь прежде всего о депортации, которую я в отличие от безоговорочных сталинистов не считаю оправданной. Но такова мировая история: то, что потомком кажется преступлением, современники порой воспринимают как единственный выход из тупика. Война – это всегда состязание в бесчеловечности. К сожалению, в угаре перестроечных разоблачений суровость власти в пропагандистских целях отрывали от обстоятельств, вызвавших жестокие ответные меры. В результате Кремль стал восприниматься как некий карательный агрегат, генерирующий бессмысленную жестокость. Но всё было гораздо сложнее. Если кто-то захочет сегодня снять беспристрастный документальный фильм о трагедии депортированных народов, соединив, как говорится, начала и концы, вину и возмездие, то, полагаю, против показа такой ленты на ТВ будут все – и правые, и виноватые.