Основным типом жилища для рядовых и офицеров в лагере являлась палатка, которая изготовлялась из полотна разного качества: толстого, тонкого, парусного. На «дело» походной палатки в 1711 году покупалось 150 аршин полотна, специальной тесьмой тщательно заделывались швы. А шились палатки ремесленниками-шатерниками из полотна русской работы, о качестве которого сохранилось свидетельство иностранного мастера парусных полотен Люберса, говорившего, что «матросы в Преображенском на халщовном дворе парусное полотно ткут против образцового заморского полотна, а лучших того за морем и ему, мастеру, ткать невозможно». Жили в палатке в среднем шесть человек, но так называемые «больнишные» палатки, постоянно возившиеся в полковом обозе, шили более просторными.
Как ни добротно было полотно русских палаток, однако теплым этот вид жилья нельзя было считать. В погожее, теплое время спасаться в ней от зноя, от дождя, от мягкой ночной прохлады можно было, но российские весны, осенняя пора или даже легкая непогода делали полотно плохой защитой. В 1758 году Ростовский гренадерский полк, вынужденный жить в лагере еще и в октябре, решил утеплить свои жилища следующим образом: палатки оплетались соломой, и делались маты, должно быть тоже из соломы, служившие солдатам подстилкой.
А вот еще один способ утепления палаток, свидетельствующий о том, как сильно развита в человеке способность находить средства для улучшения бытовых условий даже и тогда, когда обстановка практически свела эти средства к минимуму. «Что касается до холода, — пишет А. Т. Болотов, — претерпеваемого в нашей палатке, то кампанион наш нашел средство от оного и себя и меня сохранить. Он, приехав прежде в занятой лагерь, велел поставить наперед мою, а потом сверх моей свою капитанскую палатку и, нажегши жаровню полну жару, внес под внутреннюю палатку и через то так ее согрел, что я, приехав из походу, иззябши в прах, вошел в нее, как в сущий рай».
Уже во время Северной войны не забыли военные законодатели и о «харчевниках», торговавших разным пищевым и промышленным товаром. Они сопровождали армию в походе, а в лагере им отводились особые места, при обозе, чтобы они своим присутствием не нарушали лагерного порядка.
Уставные положения позднейшего времени в целом сохранили старый порядок. Его не могло нарушить стремление ротных командиров украсить, выделить свои линии-улицы. Для этого применялся и мелкий песок, которым посыпались дорожки, и дерн, служивший материалом для выкладывания разных фигур. Но особое внимание уделялось в лагере его чистоте. Кухни устраивались в стороне, чтобы отбросами не засорялись линии, скотину разрешалось бить лишь в строго установленных местах. По Уставу 1716 года ямы для отхожих мест разрешалось располагать не ближе двухсот шагов от лагеря, загребая старые и вырывая новые ямы через каждые 3–4 дня. В 1763 году устав уже рекомендует обсаживать нужники хворостом, а солдатам запрещается ходить в иные, кроме нужников, места, за чем внимательно смотрели часовые. Ямы рекомендуется теперь закапывать через каждые два дня. Не обошел вниманием столь важную проблему, как санитарно-гигиеническое состояние лагеря, и устав Павла I, в котором, правда, количество нужников пехотного полка ограничивалось тремя, а в лагере гусарского полка предлагали устраивать их почему-то в два раза больше — шесть.
Описанный выше лагерь, несмотря на некоторые рационализаторские хитрости вроде оплетенных соломой или поставленных одна на другую палаток, все-таки соответствовал уставному стандарту, но, случалось, лагерь полковой уже совершенно не походил на тот, что рекомендовался уставом. Вновь обратимся к столь ценному для нас источнику — запискам А. Т. Болотова: «…в палатках целое лето жить было несколько жутко и скучновато, и второе наше попечение было, чтобы как-нибудь обострожиться. Всякий офицер, который сколько-нибудь был в достатке, старался сгородить себе какую-нибудь избушку, а солдаты начали копать и делать себе землянки. Итак, не успело и нескольких недель пройтить, как позади полку явилась вдруг уже изрядная деревенька». Вот еще один пример того, как уставные приемы обеспечения людей насущно необходимыми вещами могут находиться с реальным положением дел в несминаемых, параллельных плоскостях. Законодатель позаимствовал в чужих краях метод испомещения солдат в течение длительного периода «от травы до травы» в палаточных лагерях, а те, кто вынужден жить в них, не желая мерзнуть, «острожатся», строят избы и роют землянки. А положение устава «работает», должно быть, лишь в более или менее короткое время походных остановок.
Но может быть, А. Т. Болотов привел в пример случай частный, нехарактерный? Опишем еще один лагерь, который устроен был близ Красной Горки, на южном берегу Финского залива. Шел 1741 год, началась война России со Швецией, под Красной Горкой расположились войска командующего Ингерманландским корпусом принца Гессен-Гомбургского. В лагере размещались несколько пехотных и кавалерийских полков, и поселение это, называемое в документах лагерем, ничуть не напоминало уставной палаточный лагерь. Вот какие постройки имел там, к примеру, Копорский полк: «Перед фрунтом: при знаменном карауле изб с печьми — 2, перемид — 18, буток — 12, полковая канцелярия — 1, изб и землянок штаб-офицерских — 24, обер-офицерских — 17, унтер-офицерских и солдатских изб с печьми — 93 и землянок — 20, в линиях же землянок обрубленных солдатских — 91, лазаретных изб с печьми — 5, пороховой погреб — 1, конюшня для государевых лошадей». Это же не лагерь, возразим мы, а настоящая слобода, в которой хватило места даже для бань и кузниц, а почти все офицеры имеют свои собственные избы и даже дома для «хлопцов», здесь есть и погреба, и чуланы! И все-таки это — лагерь, где жилища размещены по линиям. По-видимому, в самом начале на этом месте действительно поставили палатки по уставу, но в предвидении долгого «сидения» этот лагерь потихоньку «обострожился», офицеры принялись строить силами солдат свои избушки, а нижние чины, подражая командирам, или делали себе казармы-срубы, с печами даже, или рыли землянки «обрубленные», то есть выложенные внутри бревнами. Лагерь превратился в слободу — приближалась зима.
Безусловно, лагерная жизнь, какой бы устроенной ни была она даже с помощью «усовершенствований», не могла не тяготить солдат, оставивших на квартирах, в слободах свое хозяйство, семейства, часто промысел. Вновь отправиться на зимние квартиры хотел каждый, о чем, конечно, знали командиры. В 1777 году в двух верстах от Новой Ладоги находился лагерь лейб-гвардии Гренадерского полка. Первого августа взглянуть на учения гренадер туда приехал генерал-аншеф князь Репнин, который настолько был доволен «строем» части, что «объявил великую благодарность всем чинам и в уважение общих трудов приказал полку вступить в квартиры раньше положенного срока».
Создавая свою армию, Петр I обязал солдат и офицеров служить бессрочно, «до потери сил», но он же позаботился и о призрении тех, кто воевать уже не мог. Приютом для искалеченных войной, для престарелых воинов служили монастыри и богадельни. Женатым предлагали селиться в слободах близ монастырей. Но воины попадали на монастырский кошт, не становясь при этом обузой для обители — Петр велел свободные монашеские вакансии замещать лишь отставными.
Но со временем все вакантные места в монастырях оказались занятыми, и правительство стало искать иные способы призрения дряхлых, больных солдат и офицеров. Офицеров, к примеру, назначали к «нетрудным» должностям по сбору провианта, фуража на армию, к описанию и межеванию земель, а нижние чины из отставных получали места сторожей в коллегиях и канцеляриях, где им давали казенную квартиру, или переводились на житье в гарнизоны.
Уже в 1736 году на Волге и Каме устраиваются поселения отставных нижних чинов, не имеющих средств к пропитанию. На каждую семью правительство безвозмездно, в «вечное владение», отводило 20–30 четвертей земли, выдавалась единовременная ссуда в размере 5—10 рублей. Обещались поселенцам еще и семена на первые два года их земледельческого труда, от которого большинство солдат или попросту отвыкли за время долгой службы, или вообще не были с ним знакомы. Для безопасности «от неприятеля и внутренних злодеев» отставным предлагалось селиться слободами по 100 и более дворов. В поселках следовало строить церкви, а при них заводить школы. В таких слободах могли селиться и офицеры, только земельные участки им отводились куда более значительные, чем нижним чинам.