Как ни стремились авторы Штатов сделать их основанием равенства, единообразия в противоположность прежней окладной пестроте, удалось это осуществить далеко не сразу. Мешали многие причины. Взять хотя бы все тех же иностранцев. Когда создавались Штаты, оказалось, что нельзя всем иноземцам дать равные оклады, так как одни являлись «нововыезжими», а другие «старых выездов». В чем же разница?
Иноземцами «старых выездов» были те, кто, подобно Патрику Гордону, выехал в Россию еще при отце Петра, а то и раньше. Эти иноземцы уже частично обрусели, частично обзавелись поместьями, а что самое главное, они не являлись в глазах петровской администрации, самого реформатора, так верившего в европейскую исключительность, носителями передового — на уровне армии Карла XII! — знания в области воинских наук. Иное дело «нововыезжие», которые несут с собой последние, новейшие идеи. Короче говоря, не смея приравнять иностранных офицеров «старых выездов» ни к русским офицерам, ни к «нововыезжим», было решено давать им оклады, занимавшие по величине нечто среднее между жалованьем русских и только что нанявшихся на службу иноземцев, делая оговорку: «До дальнего его царского величества указа». Штаты же 1720 года, как мы знаем, уже не отмечают никакого разделения в окладах. Но отметим в этом месте еще одну любопытную деталь. В 1709 году дезертирам, перешедшим из шведской армии на русскую службу, были положены офицерские оклады «против иноземцев тех, которые родились на Москве», то есть тех, что позднее будут названы иноземцами «старых выездов». Как видно, царь хоть и признавал в шведах носителей «передовой мысли», но, принимая в свою армию фактически предателей, изменников, не решился дать им такие же высокие оклады, как и тем, которых к вступлению в русскую армию подтолкнула не победа при Полтаве.
Но вернемся к порядку офицерского производства. Введение Штатов вызвало к жизни другой порядок. Теперь ход дела определяла не хорошо составленная справка приказного чиновника, не только долговременная служба, а наличие «упалого» места являлось решающим аргументом в пользу повышения. Во-первых, появляется строгое распоряжение «чрез чин никого не жаловать», что раньше было явлением обыкновенным. И если раньше для одной категории военнослужащих существовало несколько статей окладов, то теперь при назначении, заглядывая в Штаты, видели лишь один размер жалованья. Таким образом, при отсутствии промежуточных окладов «внутри чина» производство как бы замедлялось, но при повышении звания офицер получал сразу значительную прибавку, и поэтому нужно было как можно тщательнее теперь проверять всех претендентов.
И контроль за чинопроизводством возложили на самих офицеров. Теперь кандидат на повышение обсуждался офицерами той части, где служил, и коллективу офицеров вменялось в обязанность выяснить, насколько кандидат достоин повышения, и делать это сослуживцы претендента должны были, «не видя какой страсти, но правдою, а ежели сыскано будет, что неправдою такое избрание будет, таковые лишаться своих пожитков». Вот поэтому, перед тем как приступить к разбору, офицеры приносили следующую клятву: «Мы, к настоящему воинскому баллотированию назначенные, клянемся Всемогущим Богом оное баллотирование чинить по сущей правде не для какой страсти, службы или склонности, подарков или зависти, не для дачи, но токмо едино, чтоб произвесть в настоящие ранги по Его Императорского Величества указу хощем учинить право и нелицемерно так, как ответ нам дать на страшном суде Христовом, в чем да поможет нам он, нелицемерный судья!»
Но одной клятвы было мало. Имелись и подробно разработанные правила, уточнявшие детали баллотирования. Для этого отводилась особая комната, где стулья ставились в круг на таком расстоянии друг от друга, «чтоб рукой одному до другого достать было нельзя, а стол с ящиком, в который баллы кидают, и чаша с баллами стоят на средине». Офицеры впускались в эту комнату одновременно, открывался ящик для баллотирования, что давало возможность убедиться в отсутствии шаров, положенных туда или случайно, или по чьему-либо умыслу. После осмотра ящика все рассаживались по местам, и уже никто не смел подняться с места. Правила требовали быть всем офицерам в епанчах, полами которых следовало маскировать движение руки голосующего, когда бросался шар в черную или белую половину ящика, — голосование было тайным. Открытая чаша с шарами обходила всех присутствующих, начиная с председателя. Требовалось также делать шары не деревянными, а из какого-нибудь мягкого материала, к примеру из холста, и объяснить это требование можно было бы, наверное, тем, что твердый шар при падении в то или иное отделение ящика мог сориентировать звуком своим всех присутствующих к тому или иному решению. Но вот все офицеры, закрываясь епанчами, произвели баллотирование, после чего ящик ставился на стол, присутствующие подходили к ящику, открывалось вначале «белое» отделение и считались баллы, после пересчитывались черные шары. Результаты голосования сразу же фиксировались секретарем, и все офицеры «заручали» протокол своими подписями. А еще правила баллотирования требовали «носить баллы и ящик не всегда одному, но переменяясь, и чтоб не знал тот, кому прикажут носить, заранее». Такой подробный рассказ о правилах перевода офицера в следующий чин необходим был для того, чтобы проиллюстрировать серьезность подхода военной администрации при награждении офицера более высоким чином, что делалось для того, чтобы приостановить продвижение вперед офицеров неспособных, качественно улучшить личный состав офицерского корпуса, очистить его от посторонних и, конечно же, сберечь за счет этого деньги.
В артиллерии, где требовалось присутствие специалистов как ни в каком ином роде войск, повышению чина во второй половине Северной войны сопутствовал экзамен. Мало было провести кандидатуру через голосование офицерского коллектива, нужно было убедиться в профессиональной пригодности того, кто претендовал на повышение. Перед баллотированием проверялось умение кандидата чертить пушечные и мортирные чертежи, знания артиллерийской теории, материальной части.
Интересно то, что жесткие требования, которые стали предъявляться к кандидату на повышение чина (и оклада), охладили служебный пыл некоторой части офицеров артиллерии, в основном иносторанных офицеров, приехавших в Россию искать материальных выгод. «Афицеры, — писал Якоб Брюс, — скучают, что не могут во артиллерии так скоро повышение чина иметь, якоже в пехотных и драгунских полках». Эта причина толкнула значительную часть артиллеристов-иноземцев, которыми в начале века и был в основном представлен род войск, игнорируя повышенное в сравнении с пехотой и кавалерией жалованье, переходить на службу в солдатские и драгунские полки, надеясь на быстрое продвижение. А для этого иностранцы пользовались так называемым «абшидом», то есть увольнением из русской службы с намерением якобы вернуться на родину.
Однако скоро было замечено, что «находчивые» иноземцы и не собирались отправляться туда, откуда прибыли когда-то: они попросту заключали капитуляцию вторично, поступая в пехоту или кавалерию. Все понимали, что последствия таких переходов могли быть гибельными не только для артиллерии, распылявшей личный состав, но и вообще для исхода войны: артиллерия, все знали, часто была решающей силой на полях сражений. И с целью прекратить подобные переходы не позднее 1716 года издается категоричный указ: «…которые офицеры из артиллерии с абшидом во отечество свое отпущены будут, тех в службу его величества ни в которые полки не принимать».
Пристальное внимание к системе чинопроизводства и другим вопросам устройства армии периода Северной войны понятно — именно в это время закладывалась основа комиссариатской, интендантской служб русской регулярной армии, просуществовавшая весь век и перенесенная во многом и в век XIX. Итак, денежное жалованье офицеров в период «регулярства» становится главной статьей их материального обеспечения. Но что, кроме оклада, могли иметь они?