Я сглотнул, отпил кофе и промолчал.
– Вы, кажется, не верите мне.
Я замялся, но Маша смотрела так пристально и настойчиво, что я сказал правду:
– Это всё слишком фантастично, чтобы я поверил.
– Понимаю, – кивнула она и грустно улыбнулась. – Найдите мне сигарету.
Я сходил к барной стойке, купил «Vouge» и зажигалку и вернулся к Маше. Она раскупорила пачку, достала одну сигарету и неглубоко затянулась. Потом откинула рукав кофточки, улыбнулась мне и воткнула дымящуюся палочку себе в запястье.
Я рванулся и выбил сигарету из её рук.
– Вы что?!
– Мне очень важно, чтобы вы поверили, – её голос дрожал, но говорила она спокойно, словно рана не болела. – И не распускайте руки, а помогите мне. Там в сумочке йод и пластырь. Вы справитесь?
Пришлось.
Когда я закончил и убрал всё обратно в сумочку, раздался звонок:
– Егорий, привет. Это Юра Гинзбург из «Роллинг Стоунз». Тебе удобно говорить?
– Да, – автоматически ответил я.
– Слушай, у нас тут главред решил сделать интервью номера с Лисом, ну этим, музыкантом. Может у тебя есть его телефон?
– Есть, – всё так же на автопилоте ответил я. – Сегодня сброшу тебе смс-ку.
– Хорошо, спасибо! – обрадовался Гинзбург. – Сам-то как?
– Позже поговорим, – я, наконец пришёл в себя. – Пока.
Я нажал кнопку «отбой» и посмотрел на Машу. Её лицо побелело, но она улыбалась. Я при всё желании я не смог найти в улыбке боли или сожаления. Кажется, она была счастлива. Как тогда на кухне.
– Это не может быть случайностью, – сказала она.
– Зачем вы это делаете? – во мне поднималась злоба. – Зачем истязаете себя? Я не понимаю!
– Это потому что вы – мужчина, – тихо сказала Маша. – Будь вы женщиной, для вас в моих поступках не было бы ничего удивительного. Вы бы поступали так же.
– Вы про то, что русские женщины, дескать, ждут, терпят, надеются и верят? Мол, таков их крест и нет существа преданнее, чем русская женщина? Вы про это?!
– Успокойтесь, Егор. Истерика вам не к лицу, – она коснулась моих рук, сжатых в кулаки. – Я понимаю, что вы и злитесь, и ревнуете, и обижены. Наверное, на вашем месте я бы чувствовала тоже самое.
Я опять промолчал.
– Да, я люблю его, и счастлива, что могу помочь ему осуществить свою мечту.
Я отвернулся и смотрел на Тверскую.
– Он детдомовский, – продолжала Маша, – я встретила его на Курском вокзале. Он пел в переходе – грязный, в порванной одежде. Я не могла пройти мимо.
Я молчал.
– Он заслужил это. Он детдоме голодал, его постоянно били, а мне родители купили трёхкомнатную квартиру. Он болел и играл на плохонькой гитаре, а я каталась по заграницам.
– Мне он рассказывал совсем другую историю, – буркнул я.
– Это миф, который мы придумали вместе. Так больше подходит для рок-звезды.
– Послушайте, Маша, – я не выдержал, – но ведь вы не должны чувствовать себя виноватой из-за того, что вам в жизни повезло больше чем ему. Это же глупо!
– Я и не чувствую себя виноватой, – мягко ответила она. – Я помогаю любимому мужчине добиться успеха и поэтому чувствую себя счастливой. Ну, кроме тех моментов, когда делаю себе больно.
Я выругался сквозь зубы. Маша сделала вид, что не услышала.
Она поднялась, надела курточку и сказала:
– Я сказала всё, что хотела. Мне просто важно, чтобы вы понимали меня правильно. И всё.
– Я понимаю вас. Вот только не знаю, насколько это правильно.
– Не важно, – она снова улыбнулась. – Думаю, нам не стоит больше видеться. Договорились?
– Да, – я смотрел перед собой.
– Хорошо. Прощайте.
– Береги себя, пожалуйста, – я сказал это тихо, но она, хоть и отошла достаточно далеко, услышала.
Остановилась, повернулась и сказала через весь зал.
– Я постараюсь, но обещать не могу.
И ушла.
А я ещё долго сидел над остывшим кофе и просто смотрел перед собой.
***
Через год Владимир Лис получил «платиновую пластинку» за то, что продал большее полумиллиона тысяч копий своего дебютного альбома.
Узнав об этом, я напился, и хотел набить ему морду. Не дошёл. Не набил.
Ещё через год он стал первым русским музыкантом, получившим «Грэмми».
В этот раз я напился ещё сильнее.
Когда спустя полгода в новостях сообщили, что его жена, Мария Лис, покончила с собой, я тут же выключил телевизор и, взяв отпуск на три недели, уехал к другу на Соловки, чтобы не знать, какая же удача привалила Лису на этот раз.
А там, на Соловках, я только и делал, что просто сидел и смотрел перед собой.
Будущее, которого не ждут