ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Возвращаясь к твоему фильму…
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Нашему. Плод коллективного творчества. Без Лены Довлатовой не было бы фильма.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Главный в фильме – Сережа. Редчайшие кадры: Сережа – изустный рассказчик, сказитель, storyteller. Каким мы его и знали, а рассказчик он был блестящий. Из рассказчика и возник писатель. Благодаря твоему фильму об этом узнают его читатели. Точнее, зрители. В том числе те его устные рассказы, которые не успели стать письменными. А почему ты назвал фильм «Мой сосед Сережа Довлатов», а не «Мой друг Сережа Довлатов»? Постеснялся?
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не совсем. «Мой друг…» немного претенциозно, зато «Мой сосед Сережа Довлатов» более оригинально. Теперь наша цель – сделать лучшую книгу о Довлатове, а предыдущая пусть послужит черновиком, подмалевком для этой. Это будет не био, а портрет.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Разница?
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Биография – это расширенный curriculum vitae, анкета с подробностями, жизнеописание от рождения до смерти. Для биографии важны анкетные факты, зато для портрета – судьбоносные факторы, хотя фактов у нас тоже навалом. Можно написать био, а портрета не схватить, зато для портрета биографическая канва в хронологической последовательности не так уж и обязательна, только фрагменты – не только жизни, но прежде всего судьбы. Фрагменты великой судьбы. Почему я и дал такой подзаголовок книге о Бродском, пока питерская литературная мафия не запретила ее издание.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А не обозначить ли так наш портретно-мемуарный сериал? Фрагменты великой судьбы. Если к Бродскому это подходит, то и к Довлатову. Идет?
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Почему нет? Объемный, разножанровый, парадоксальный, противоречивый, голографический образ: сочетание довлатовской меморабилии с беллетризованным, но легко узнаваемым образом. В прозе, возможно, будет пара-тройка совпадений с тем, что мы говорим или пишем про Довлатова в мемуарном жанре.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Что ж, попробуем совместно разгадать тайну Довлатова.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. А если у него не одна?
Нью-Йорк, 2014
Раздел I. Соседство по жизни
Владимир Соловьев
Гигант с детским сердцем
Соло на автоответчике
Вернувшись однажды домой и прослушав записи на автоответчике, я нажал не на ту кнопку, и комната огласилась голосами мертвецов: мама, друг и переводчик Гай Дэниелс, наш спонсор, журналист из «Нью-Йорк таймс» Харрисон Солсбери, писатель Ирвинг Хау, который печатал нас с Леной Клепиковой в своем журнале «Диссент», в том числе статью, на которую разобиделся наш герой и вступил в печатную полемику, обозвав «шустрой парой», но и наша статья не скажу что была названа безобидно: «Александр Солженицын. Шильонский узник». Больше всего, однако, оказалось записей с голосом моего соседа Сережи Довлатова – минут на двадцать, наверное. Все, что сохранилось, потому что поверх большинства старых записей – новые. Все равно что палимпсест – новая рукопись поверх смытого или соскобленного текста, ввиду дороговизны пергамента. А что экономил я? Нет чтобы вставить новую кассету, а не использовать старую! Тогда довлатовских записей было бы на порядок больше. И все равно, странное было ощущение от голосов мертвецов, макабр какой-то, что-то потустороннее, словно на машине времени марки «Автоответчик» перенесся в Элизиум. Как в том анекдоте про кладбище, где «знаешь, все мертвые». Или – переводя в высокий регистр – действительно, как в стихотворении Марии Петровых: «Я получала письма из-за гроба». Так я стал получать весточки с того света на автоответчике.
На фоне большей частью деловых сообщений довлатовские «мемо» выделялись интонационно и стилистически, были изящными и остроумными. Голос всегда взволнованный, животрепещущий (иначе не скажешь), слегка вальяжный, учтивый и приязненный. В отличие от писателей, которые идеально укладываются в свои книги либо скупятся проявлять себя в иных ипостасях, по-кавказски щедрый Довлатов – даром что наполовину армянин – был универсально талантлив, то есть не экономил себя на литературу, а вкладывал божий дар в любые мелочи, будь то журналистика, письма, разговоры, кулинария либо ювелирка, которую он время от времени кустарил (даже ходил здесь на какие-то курсы, с отчаяния решив сменить профессию). У меня есть знакомые, которые до сих пор стесняются говорить на автоответчик. Довлатов как раз не только освоил этот телефоножанр, но использовал его, рискну сказать, для стилистического самовыражения. А стиль, прошу прощения за банал, и есть человек. Его реплики и сообщения на моем автоответчике сродни его записным книжкам – тоже жанр, пусть не совсем литературный, но несомненно – на литературном подворье.